Кто такой филарет история. Филарет, Патриарх Московский и всея Руси (Романов-Юрьев Феодор Никитич)

Федор Никитич Романов (Патриарх Филарет)

Федор Никитич Романов (1553-1633), в иночестве Филарет, русский политический деятель, патриарх (1619), отец первого царя из династии Романовых - Михаила Федоровича.

В 1586 г. Федор Никитич упоминается, как боярин и наместник нижегородский, в 1590 г. участвует в качестве дворового воеводы в походе на Швецию, после 1593-1594 гг. - наместник псковский и руководитель переговоров с послом императора Рудольфа Варгачем. В 1596 г. воевода правой руки.

После смерти его двоюродного брата царя Федора Иоанновича считался ближайшим законным претендентом на престол. Он подписался под избирательной грамотой Бориса Годунова, но это не спасло его и других Романовых от подозрительного отношения нового царя. В 1601 г., пользуясь ложным доносом, Борис Годунов приказал арестовать всех братьев Романовых, а Федор Никитич был пострижен в монахи с именем Филарета и сослан в Антониев Сийский монастырь. Жена его, постриженная под именем Марфы, сослана в Заонежские погосты, а малолетний сын Михаил и дочь заточены в Белоозере с теткой Анастасьей Никитичной. "Двоюродным братом" Лжедмитрием I Филарет был возведен в сан Ростовского митрополита. В мае 1606 г. участвовал в свержении самозванца. По воцарении Василия Шуйского Филарет был направлен в Углич для открытия мощей царевича Дмитрия.

11 мая 1608 г. он был захвачен тушинцами при взятии Ростова и направлен в Тушинский лагерь, где также "двоюродным братом" Лжедмитрием II "наречен" патриархом, но занимал выжидательную позицию. В мае 1610 г. вернулся в Москву и принял участие в свержении Василия Шуйского в июле этого же года.

Филарет был сторонником избрания на русский престол сына польского короля Сигизмунда III - Владислава и заключенного 17 августа 1610 г. договора с польским гетманом Жолкевским по этому вопросу. В сентябре 1610 г. возглавил "великое посольство" под осажденный Смоленск, которое должно было окончательно закрепить статьи августовского договора. Однако в ходе переговоров Филарет понял, что Сигизмунд III хочет сам стать московским царем и отказался изменять условия договора. Сигизмунд арестовал Филарета с частью посольства, поддерживавшей его, и отправил в апреле 1611 г. в Польшу.

Во время пребывания Филарета в польском плену был созван Земский собор, который, рассмотрев кандидатуры, остановил свой выбор на его 16-летнем сыне Михаиле Федоровиче, провозгласив его в 1613 г. царем.

10 марта 1613 г. в Варшаву было направлено посольство с целью добиться мира с Польшей и освобождения отца царя. Однако король Сигизмунд признавал царем лишь собственного сына, которому присягал в свое время и Михаил Романов. Попытка произвести просто обмен также не увенчалась успехом, так как в московских тюрьмах все поляки были задушены.

В июне 1616 г. новому посольству удалось получить у императора Священной Римской империи в Вене словесное обещание, что он не будет помогать Польше и предложит ей заключить мир. Однако был заключен не мир, а Деулинское перемирие сроком на 14,5 лет. В соответствии с достигнутым соглашением Филарет вернулся на родину. 14 июня 1619 г. царь встретил митрополита в районе Пресни: сын поклонился отцу в ноги, а отец сделал то же самое перед сыном-царем и они долго оставались в таком положении, не имея возможности двигаться и говорить от душивших их радостных слез.

По возвращении Филарет сразу же был поставлен патриархом. Со времени возвращения и до конца жизни Филарет был фактическим правителем страны.

Приняв титул "Великого государя", Филарет тем самым установил двоевластие, поскольку также титуловался царь: правительственные дела решались ими обоими, а иногда Филарет принимал решения единолично, даже без ведома царя.

В качестве правителя Филарет показал себя крутым, властолюбивым и "опальчивым". Он быстро обуздал своеволие людей, приближенных к трону Михаила Федоровича за время его вынужденного нахождения в польском плену. Он руководил дипломатическими сношениями и, между прочим, составил "тайнопись", т.е. шифр для дипломатических бумаг.

Патриаршая деятельность Филарета состояла в энергичной охране чистоты православия, в преследовании за религиозное вольнодумство и т.д. Не редко в своих мерах по охране чистоты православия Филарет, из-за отсутствия у него богословского образования, переходил границы необходимого.

В 1620 г. Филарет возобновил в Москве типографию и широко начал печатать богослужебные книги. При печатании обращалось много внимания на исправление текста, для чего им было привлечено много образованных "справщиков". Заботился Филарет и об открытии церковных школ.

Двор патриарха при Филарете был построен по образцу царского двора. Патриаршие волости были значительно расширены, а царской грамотой от 20 мая 1625 г. светская власть над ними передана непосредственно патриарху, за исключением дел о разбое и "татьбе" (уголовное преступление). Для управления патриаршими волостями были образованы патриаршие приказы: Судный, Церковный, Казенный (ведовший сборами с духовенства) и Дворцовый.

По свидетельству современников патриарх Филарет в молодые годы был видной наружности, хороший наездник и первый щеголь в Москве. Про москвича, умевшего красиво носить костюм, говорили: "Он точно Федор Никитич!". Вынужденный облачиться в рясу и жить под строгим надзором в монастыре, как в тюремном заключении, Филарет сумел сохранить свои разнообразные связи с миром и участвовал в событиях, потрясавших его родину.

Федор Никитич был женат на дочери мелкого костромского дворянина Ивана Шестова Ксении и имел от этого брака пятерых сыновей и дочь. Из шести детей его пережил только один Михаил.

Филарет Романов-Юрьев

(в миру боярин Федор Никитич) - патриарх московский и всея Руси, род. около 1553 г., умер 1 окт. 1633 г. Он принадлежал к одному из видных боярских родов в Москве. Служа московским государям с XIV века, Юрьевы (они же Захарьины, Кошкины) получили в средине ХVI столетия особенное значение в моcковском дворце благодаря тому, что царь Иоанн Грозный женился на девице из этого рода Анастасии Романовне. С безвременною смертью царицы Анастасии Романовны в 1560 г. значение ее родни не упало. В 1584 г. Грозный оставляет в числе опекунов при своем сыне Феодоре брата царицы Анастасии, боярина Никиту Романовича, и можно думать, что именно этот боярин оказывал наибольшее влияние на ход дел в 1584-1585 годах до постигшей его неизлечимой болезни. Родственные связи с царскою семьею и добрая слава, которую снискали себе в Москве как сама царица Анастасия, так и брат ее Никита Романович, стали основанием особенной популярности Романовых, создавшейся еще в XVI веке. Как известно, народное творчество отводило боярину Никите Романовичу очень почетное место в песнях о Грозном; московская молва распространила записанный К. Буссовым еще до 1613 г. слух о том, что царь Феодор Иванович, умирая, завещал свое царство "Никитичам" (так называли в Москве пятерых сыновей Никиты Романовича: Федора, Александра, Михаила, Ивана и Василия). Такие обстоятельства ставили семью Никитичей в исключительное положение среди прочей служилой знати, и это положение не могло не быть опасным для Бориса Годунова, который после смерти Никиты Романовича успел наследовать его значение при царе Феодоре и формально получил титул " правителя". Десятилетнее "правительство" Бориса открыло ему путь к престолу, на который он вступал, по официальному выражению, как "царского корени сродич". Никитичи были такие же "сродичи царскому корени по сочетанию брака" и с таким же правом, как Годунов, могли притязать на венец Московского царства, и однако в 1598 г. они не оспаривали у Бориса выпавшей ему высокой чести: летописец в рассказе об избрании Годунова на царство указывает, что противились этому избранию одни только Шуйские ("князи ж Шуйские единые его не хотяху на царство"). Отношения же Романовых и Годуновых в то время, насколько мы можем судить, не были враждебны. При своем венчании на царство Борис почтил высокими наградами как самих Романовых, именно Александра и Михаила, так и их близких, князей Катырева-Ростовского и Черкасского, введя их в свою думу (старший Романов, Федор Никитич, был боярином с 1587 г.). Сверх того, один из Годуновых, Иван Иванович, троюродный племянник Бориса, был женат на Ирине Никитичне Романовой, и таким образом между обоими родами установились связи свойства. Но в конце 1600 г., не стесняясь этими связями, царь Борис положил опалу на всех Никитичей и на близкие к ним боярские семьи князей Черкасских, князей Сицких, Репниных и др. Поводом к преследованию Романовых послужил, по рассказу летописи, ложный донос. Среди дворни Романовых был некто Второй Никитин Бартенев, не простой челядинец, надо заметить, а сам вотчинник-землевладелец, ушедший от царской службы в боярский двор. Около 1590 г. он был "человек Федора Никитича Юрьева", в 1600-м же году он был "у Александра Никитича казначей". От этого-то Бартенева и последовало обвинение Романовых в злоумышлении на царя Бориса. Что руководило доносчиком, мы не знаем; в летописи есть намеки, что он был просто подкуплен, что Борис, поощрявший доносы, "наипаче всех доводчиков жаловаше" именно холопей Романовских. Как бы то ни было, Бартенев явился тайно к Семену Никитичу Годунову, как рассказывает летопись, и предложил свои услуги для обвинения своих господ. Дело было устроено так, что Бартенев сам положил "в казну" Александра Никитича "всякого корения" и сам же о нем "известил". Был произведен обыск, коренье нашли, и оно послужило началом "сыска", то есть следствия, длившегося не менее полугода. По словам иностранца Исаака Массы, дело о Романовых началось в ноябре 1600 г., а вершено оно было только к лету следующего года. Всех "государевых изменников": Романовых, Черкасских, Сицких, Репниных, Карповых и др. разослали в ссылку по дальним городам. Федора Никитича, старшего из опальной семьи, заключив в Антониев-Сийский монастырь (в 90 верстах от Холмогор), насильно постригли в монахи с именем Филарета. В тяжелые времена московской жизни иноческое пострижение было одним из средств лишить человека политического значения. Применение этого средства к Федору Никитичу указывает на то, что царь Борис готов был считать его опасным для своей еще не окрепшей власти. Таким-то образом превратился в опального монаха популярный московский боярин, известный, по словам Массы, своею красотою и изяществом, бывший образцом для московских щеголей. В далеком монастыре он жил не в тюрьме, а в келье под надзором пристава и мог выходить в церковь, где становился на клиросе. Приставу было велено "покой всякой к нему держать, чтоб ему ни в чем нужды не было"; однако старец Ф. вначале сильно тосковал: всего больше томила его тоска по семье, судьба которой была в точности ему неизвестна. Он верно догадывался, что жену его "замчали" так же далеко от Москвы, как и его, хотя и не знал, что она, постриженная в монахини, находится в Заонежском Толвуйском погосте, в разлуке не только с ним, но и с детьми. Дети же их, малютки Михаил и Татьяна, были сосланы вместе с тетками Настасьею и Марфою Никитишнами на Белоозеро, откуда перевезены в Юрьевский уезд, в село Ф. Н. Романова Клины. И для жены, и для детей старец Ф. желал скорой смерти, как избавления от страдания ссылки: "чаю - говорил он, - жена моя и сама рада тому, чтобы им Бог дал смерть". Горько жаловался старец на боярскую злобу к его роду, говоря, что бояре им великие недруги. Бояр вообще он презирал, думая, что кроме Б. Бельского "нет у них разумного". Первое время ссылки, разумеется, казалось самым тяжелым для Филарета. С течением времени безотрадное уныние, в каком пребывал опальный инок, рассеялось и к 1605 году сменилось таким настроением, которое ставило в тупик его приставов и Сийских монахов. Говоря словами пристава Воейкова, "живет старец Ф. не по монастырскому чину, всегды смеется неведомо чему и говорит про мирское житье, про птицы ловчия и про собаки, как он в мире жил, и к старцам жесток… лает их и бить хочет, а говорит де старцом Ф. старец: увидят они, каков он вперед будет! А ныне в великий пост у отца духовного тот старец Ф. не был и к церкви и к игумену на прощанье не приходил и на крылосе не стоит". Этот грех и греховные воспоминания о том, "как он в свете жил", это отчуждение от церкви и монастырской братии и надежда, что в будущем он станет не таков, как теперь, - обыкновенно становятся в связь с тем, что происходило в ту пору на Руси. Шел самозванец; стало шатко положение Годуновых, гонителей Филарета; вырастали надежды на возобновление власти и преданий старой династии, при которой так высоко стали Романовы. Надвигавшийся переворот, - как бы мало ни знал о нем в начале 1605 г. ссыльный Ф., - мог будить в нем мечты об освобождении и возвращении к семье и почестям. Эти мечты нарушали смиренную сдержанность ссыльного, толкали его на выходки, и в конце концов эти мечты сбылись.

Воцарение названного Димитрия доставило старцу Филарету свободу. С почетом он был возвращен в Москву, как родственник мнимого царя Димитрия. Точно неизвестно, где и когда был посвящен Ф. в иеромонахи; по возвращении же его в Москву в 1606 г., он был прямо возведен на Ростовскую митрополию, вместо удалившегося на покой митрополита Кирилла. При свержении самозванца, новый митрополит ростовский находился в Москве, откуда и был послан новым царем Василием Ивановичем в мае 1606 г. в Углич для перенесения тела царевича Дмитрия Иоанновича в Москву. Так называемая "Рукопись Филарета, патриарха московского", (М. 1837) подробно рассказывает о том, как Ф. и посланные с ним архиепископ астраханский Феодосий и бояре князь Ив. Мих. Воротынский, Петр Никитич Шереметев и Нагие - Андрей Александрович и Григорий Федорович отыскали мощи царевича, свидетельствовали их нетленность и торжественно принесли их в столицу, 3 июня 1606 г. Перенесением тела истинного царевича в Москву царь Шуйский надеялся уничтожить в корне возможность появления новых самозванцев. Этот политический шаг обретением мощей царевича был превращен в церковное торжество, и мощи нового угодника не были погребены по обычному чину в Архангельском соборе, а были поставлены в раке на поклонение верующим. В отсутствие Филарета из Москвы царем Шуйским был решен вопрос о патриархе. Дряхлость и слепота первого патриарха Иова, свергнутого самозванцем, помешали ему вернуться к делам церковного управления. Как ходили слухи, вместо него патриархом первоначально желали сделать Филарета, но почему-то раздумали, и на патриаршество был избран казанский митрополит Гермоген; после торжества патриаршего поставления митрополит Ф. отправился на свою кафедру в Ростов Великий, где и пребывал до октября 1608 г.

Известно, что воцарение кн. Шуйского не принесло мира и спокойствия Московскому государству. В различных местах русской земли шло смутное брожение с самого начала царствования царя Василия. К концу 1606 г. стало ясно, что против Шуйского вся южная половина государства. Воинские силы мятежников подступили к самой Москве, и началась борьба под самыми стенами столицы. В шуме битв московский патриарх посылал архипастырям так называемые "богомольные" грамоты, в которых излагал ход событий и призывал к молитвам за царя Василия, о восстановлении мира и тишины; эти патриаршие грамоты уже в списках рассылались архиереями по городам и до нас дошли в списках именно Филарета, митрополита ростовского. Ему пришлось извещать паству и о восстании Болотникова, и о появлении шаек второго самозванца, "Тушинского вора", и он оставался верным богомольцем царя Василия, до тех пор, пока сам не пострадал от тушинцев. В октябре 1608 г. войска второго самозванца взяли Ростов, потому что там "жили просто, совету и обереганья не было". Город был сожжен, население избито, а митрополит Ф. был взят в плен. С ним обошлись бесчестно: по одному рассказу, "с митрополита Филарета сан (т. е. знаки его сана) сняли и поругалися ему, посадя на возок с женкою, да в полки свезли" (т. е. в Тушино); по другому рассказу, митрополита "ведуще путем нага и боса, токмо во единой свите, и ругающеся, облкоша в ризы язычески и покрыша главу татарскою шапкою и нозе обувше в несвойствены сапоги". В Тушине Ф. был встречен иначе: здесь ему предстояла честь - стать "нареченным патриархом московским" при самозванном московском царе. Нельзя думать, чтобы митрополит дорожил своим новым положением или даже мирился с ним. Только насилие могло его удерживать в Тушинском стане; Авр. Палицын прямо говорит, что тушинцы держали своего патриарха в неволе, "блюли того всегда крепкими сторожми и никакоже ни словеси, ни помавания дерзнути тому дающе". Дошедшие до нас грамоты, данные будто бы "нареченным патриархом Филаретом в 1608-1610 гг., и касающиеся дел церковного управления и политических, не могут быть доказательством того, что Ф. согласился действительно взять на себя роль, ему назначенную Тушинским вором. Несмотря на постоянное именование Филарета "патриархом", законный московский патриарх Гермоген считал его не врагом своим, а жертвою "воров", их пленником, и посылал ему свое благословение. В грамотах своих Гермоген писал, что он молит Бога о тех, "которые взяты в плен, как и Ф. митрополит и прочие, не своею волею, но нужею и на христианский закон не стоят". Когда распало Тушино, в марте 1610 г., Ф. был увезен из него поляками в Иосифов Волоколамский монастырь, а оттуда ему очень скоро удалось попасть в Москву: его "отполонил" у поляков отряд Гр. Волуева. В Москве Ф. был принят с честью и стал на прежнем месте в среде московской иерархии.

События свершались в то время с ошеломляющею быстротой. Приезд Филарета в Москву совпал с торжеством царя Шуйского. Москва освободилась от Вора и копила силы на короля Сигизмунда, осадившего Смоленск. Настроение народной массы повернулось в пользу Шуйских, благодаря подвигам кн. М. В. Скопина-Шуйского. И вот М. В. Скопин умирает в конце апреля 1610 г.; в июне вся рать Шуйского разбита гетманом Жолкевским и рассеялась; в июле москвичи свели с царства царя Василия; в начале августа польское войско подступило к беззащитной Москве, уже вновь осажденной Лжедмитрием, а 17 августа Москва, поставленная в необходимость избирать царя из двух претендентов на ее престол, самозванца и польского королевича, отдала предпочтение Владиславу польскому. В нем боярство искало опоры против самозванца и тех слоев населения, которые его поддерживали и ему сочувствовали. Московское же духовенство не было расположено к мысли иметь царем иноверца и намечало на царский престол людей из боярской среды, в большинстве своем предпочитая кн. В. В. Голицына. Горожане следовали в этом деле за духовенством, но указывали не на Голицына, а на Михаила Федоровича Романова, сына митрополита Филарета; молодого Романова хотел и сам патриарх Гермоген. Хотя все толки о царском избрании умолкли перед необходимостью избрать не того, кого хочется, а того, кому сила оружия дала господство над положением дел, и хотя Москва послушно присягнула Владиславу, однако Жолкевский, войдя в боярский совет и ознакомясь с внутренними московскими отношениями, понял, что для его королевича и Романовы и Голицын не перестали быть опасными. Поэтому-то у него явилась мысль о необходимости удалить из Москвы этих лиц под благовидным предлогом. Дипломатический ум гетмана указал ему верный Путь к цели: гетман уговорил В. В. Голицына принять на себя почетнейшее поручение - руководить "великим", чрезвычайным посольством к королю Сигизмунду для приглашения его сына Владислава на московский престол. Но М. Ф. Романов, - как говорит сам гетман, - "был юноша, а потому никак нельзя было включить его в посольство, но гетман постарался, чтобы назначили послом от духовного сословия отца его (Филарета), дабы иметь как бы залог". Таким образом митрополит Ф. был поставлен во главе "великого посольства", вместе с В. В. Голицыным, и в сентябре 1610 г. выехал из Москвы под Смоленск, в королевский стан.

Известна печальная судьба этого великого посольства. Король Сигизмунд желал сам сесть на московский престол, как победитель московского царства; он не одобрял той формы унии Москвы с Польшей, которая передавала власть Владиславу под условием принятия православия и полного отделения московской политики от литовско-польской; поэтому уже в августе 1610 г. он приказывал Жолкевскому "принимать власть не на имя королевича, а на имя самого его величества короля". Жолкевский скрыл это желание Сигизмунда от москвичей, потому что знал всю силу ненависти московских людей к Сигизмунду, за введение исповедной унии в его государстве, и понимал, что Москва и в крайности не присягнет королю. Великое посольство ехало под Смоленск в неведении истинных поползновений Сигизмунда и оттого не сразу поняло значение тех странных приемов, с которыми начали переговоры о царском избрании дипломаты короля. Когда же, наконец, желание Сигизмунда стало известным, когда подарками и подкупом младших членов посольства король вывел их из повиновения старшим, тогда старшим послам оставалось только с особенною твердостью стоять на тех условиях, на которых договаривалась Москва с Жолкевским. В этом послы полагали свою честь и упорною стойкостью думали защитить Москву от посягательств короля. Но они вели неравную борьбу. Пославшая их боярская дума стала служить видам Сигизмунда, и Сигизмунд на деле правил уже русскою землею. Патриарх Гермоген один во всем правительстве московском протестовал против подчинения Москвы самому королю, но его голос не всегда много значил: он мало мешал агентам короля. И вот когда Сигизмунд счел свою власть достаточно окрепшею в Московском государстве, он перестал стесняться с послами: от них прямо требовали, чтобы они подчинились незаконным приказаниям боярской думы. Послы не повиновались, точно так же, как перестала повиноваться боярам и вся земля. Против боярской и польской власти, наконец, началось открытое возмущение; его поддерживал патриарх; с ним были солидарны и послы. Тогда весною 1611 г. Сигизмунд отправил послов в Польшу, как пленных. Там под стражею Ф. провел восемь с лишком лет. По одному известию, находящемуся в книге Страленберга "Der Nord- und Oestliche Theil von Europa und Asia" (1730), Ф., заточенный в Мариенбурге, имел возможность переписываться с Москвою в то самое время, когда в Москве в 1613 г. совещались о выборе царя; в пространном письме к своему родственнику Фед. Ив. Шереметеву он, будто бы, давал советы касательно царского избрания, не предчувствуя, что земский собор может возвести на престол его собственного сына. Если это известие и не вымышлено в своей основе, то в подробностях оно мало вероятно. Трудно верить, чтобы московские бояре могли обмениваться письмами с пленными послами быстро и правильно. В Москве не всегда знали даже, где находится Ф., и считали важным сообщение "немчина", что Филарета "держат в великой крепости" в городе Марбурге. Письма к Филарету читались ранее Л. Сапегою, через которого Ф. должен был передавать и ответы на полученные письма. В такой обстановке трудно было, конечно, посылать в Москву политические советы, к тому же направленные против воцарения королевича Владислава на московском престоле. Вероятнее всего, что во время своего плена ни Ф. не знал московских дел, ни московское правительство не имело постоянных сведений о митрополите.

Между тем значение этого митрополита внезапно выросло. В феврале 1613 г. на московский престол был избран сын Филарета, царь Михаил Феодорович. Естественно было на свободный, "вдовевший" после смерти Гермогена (1612 г.) патриарший престол возвести государева отца, митрополита Филарета. Мысль об этом явилась в Москве при самом воцарении Михаила и придавала особую важность заботе, какую царь Михаил прилагал к тому, чтобы "батюшку своего из Литвы к Москве здрава выручить". Однако враждебные отношения к польско-литовскому государству не допускали размена пленных до 1619 г. Беспокоясь о судьбе отца, боясь даже за его жизнь, Михаил Феодорович тем не менее именовал его уже не митрополитом ростовским, а митрополитом "московским и всея Руси", и распространял его будущую юрисдикцию на все государство. В лице Филарета таким образом Москва ожидала своего патриарха. Размен пленных состоялся 1 июня 1619 г.; через две недели Ф. был уже в Москве, а еще через неделю, 29-го июня, совершилось наречение его в патриарха московского и всея Руси. Торжественное поставление в сан патриарший Ф. принял 24 июня в Успенском соборе от иерусалимского патриарха Феофана, бывшего тогда в Москве, и от русских иерархов. Немедля новый патриарх, именуемый царским титулом "великого государя", вступил в управление равно церковью и государством.

В Москве началось двоевластие, длившееся до самой смерти патриарха, в течение четырнадцати лет.

Первые годы правления царя Михаила Феодоровича представляют много темного и загадочного. Сам царь был слишком молод и мягок для того, чтобы лично вести осложненные смутами дела московской политики и администрации; стоявшая рядом с ним его мать "великая старица" Марфа Ивановна пользовалась влиянием на дворцовые дела и не вмешивалась в государственные; дворцовые временщики не возвышались до руководства правительственною деятельностью; постоянный земский собор, не прекращавший своих заседаний с 1613 до 1619 г., не проявлял инициативы, решая и обсуждая лишь те дела, которые ему предлагались от имени царя. Мы ожидали бы, что в таких обстоятельствах особым влиянием и должна была бы и могла бы пользоваться боярская дума, царский совет, который, по преданию, взял с царя Михаила ограничительную запись. Но для всякого знакомого с документами той эпохи очевидно, что высший правительственный авторитет в то время принадлежал царю совокупно с земским собором; правительственное же значение думы незаметно между "царским указом" и "Всея земли приговором". Нельзя указать среди личного состава думы и таких бояр, которые помимо своего учреждения имели бы вес и значение в правительстве. Таким образом от нас скрыты истинные руководители дел и нам неизвестна правительственная программа, которая бы направляла отдельные мероприятия того времени к одной общей цели; мы даже готовы предполагать, что сверх удовлетворения неотложных текущих потребностей управления тогда и не думали ни о каком общем плане правительственной деятельности. Такой план предложил земскому собору Ф. тотчас после своего поставления в патриархи. По официальному рассказу, когда совершилось поставление Филарета, он со всеми прочими иерархами явился к царю и указал ему на ряд неустройств в государственных делах. Его указания очень метко характеризовали слабые стороны тогдашнего управления. Правительство не знало в точности служебных сил и налогоспособности населения, не везде одинаково пострадавшего от смуты. Поэтому служебное и податное бремя не могло быть равномерно распределяемо между служившими и платившими, и возможны были со стороны населения уклонения от повинностей, а со стороны администрации вопиющие злоупотребления. Все это мешало правильному устройству дел, и государь с патриархом приговорили учинить собор "о всех статьях" патриаршего доклада, "как бы то исправить и земля устроити". Постановление земского собора по этому предмету имеет характер целой правительственной программы, преследующей определенные задачи: правильно устроить службы с поместий, составить точные кадастровые описи земель и на их основании достигнуть правильности податного обложения, привести в известность как наличные средства казны, так и будущие ее ресурсы, для составления общей росписи доходов и расходов; принять действительные меры к пресечению административных злоупотреблений, препятствующих водворению порядка в стране. Все эти меры очень явно клонились к той цели, чтобы увеличить правительственные средства наиболее правильным и легким для населения способом. Вся последующая деятельность московского правительства времени царя Михаила Феодоровича вытекала из этого соборного приговора 1619 г. о том, "как земля устроити", а этот приговор был вызван докладными "статьями" патриарха. Таким образом Ф. с первой же минуты возвращения своего стал руководителем московской политики и сохранил такое значение на все время своего патриаршества. Приказные книги и грамоты тех лет дают много указаний на это. Переписка патриарха-отца с сыном-государем обнаруживает всю силу влияния патриарха на ход московских дел, и крупных и мелких. Можно поэтому поверить отзыву архиепископа астраханского Пахомия (1641-1655), что Ф. "владителен таков был, яко и самому царю боятися его", и что он "всякими царскими делами и ратными владел". Соправительство патриарха было вполне оформлено: называясь, как и царь, "великим государем", он принимал гласное участие во всех действиях верховной власти: "Все дела - говорит С. М. Соловьев, - докладывались обоим государям, решались обоими, послы иностранные представлялись обоим вместе, подавали двойные грамоты, подносили двойные дары". Тем, кто в Филарете думал видеть только патриарха и забывал о его династическом значении, царь объявлял, что "каков он, государь, таков и отец его государев, великий государь, святейший патриарх, и их государское величество нераздельно". При таком порядке нельзя считать узурпацией власти со стороны патриарха те случаи, когда он отдельно от сына принимал доклады и челобитья и давал на них свои решения, о которых и извещал затем государя: взаимное доверие оправдывало такое поведение.

Таково в общих чертах было положение патриарха в московском правительстве. В силу родительского авторитета и политической опытности он стал первенствующим лицом в направлении дел и придворных отношений. Поэтому с его именем должны быть связаны все государственные и дворцовые события, происходившие в Москве с 1619 по 1633 г., рассмотрение которых можно найти в жизнеописании царя Михаила Феодоровича и на которых здесь не останавливаемся.

В сфере церковного управления, подлежавшей прямому ведению патриарха Филарета, он не оставил глубокого следа. Властный в делах государственных, и в церковной жизни он умел показать свою власть, но вообще, по отзыву арх. Пахомия, "до духовного чина милостив был и не сребролюбив". В церковной жизни застал он много беспорядков и немедленно после принятия патриаршего сана взялся за деятельное искоренение зол. В период междупатриаршества (1612-1619) московская церковь пережила время безначалия. После смерти Гермогена в осажденной земскими ополчениями Москве бояре, кажется, пробовали возвратить патриаршие права Игнатию, бывшему при первом самозванце, но Игнатий скрылся из Москвы в Литву, как только получил свободу. Земское ополчение кн. Пожарского, освободив Москву, признало главою духовенства казанского митрополита Ефрема, так как старший из митрополитов, новгородский Исидор, был в шведском плену. По смерти же Ефрема, с 1614 по 1619 г. делами церкви правил крутицкий митрополит Иона, не оправдавший возложенных на него надежд и допустивший много нестроений и насилий. Самое явное из них произведено было над справщиками богослужебных книг, редактировавшими тексты для печатных изданий. Эти справщики, монахи Арсений Глухой и Антоний из Троице-Сергиева монастыря и знаменитый архимандрит того же монастыря Диониcий, а с ними поп Иван Наседка, были допущены к исправлению книг "государевым словом", мимо митрополита Ионы, и занимались своим делом не на печатном дворе и не у митрополита, а в своем монастыре. Будучи людьми начитанными и, по степени разумения дела, возвышаясь над прежними справщиками, они нашли, что исправить в служебных книгах, и указали ряд ошибок не только в старых изданиях, но и в книгах, напечатанных уже в правление Ионы. Это могло само по себе рассердить митрополита, не отличавшегося достоинствами характера: он посмотрел на дело так, как будто исправление, шедшее независимо от него, направлено именно в его осуждение. А здесь подоспел еще донос на справщиков от их личных недругов, Троицких же монахов Филарета и Логгина; они обвиняли своего архимандрита и его сотрудников в том, что те еретически изменили в требнике конечные славословия молитв и опустили слова "и огнем" в молитве на крещение Господне. И когда Дионисий весною 1618 г. представил исправленный им потребник на утверждение Ионы, митрополит созвал на 18 июля собор для суждения о поправках. Суждение это превратилось в суд над справщиками; их справедливые мнения были признаны за неправильные невежественными судьями; арх. Дионисий и Арсений Глухой были осуждены и заточены в монастырь. Особенно тяжело пришлось арх. Дионисию: наложенную на него эпитимью митрополит превратил как будто бы в средство личного своего мщения. Сверх того, что архимандрита истязали в монастыре, его еще требовал к себе на двор митрополит и подвергал унижениям и истязаниям. И так дело продолжалось до возвращения из плена Филарета. Бывший в Москве в 1619 г. иерусалимский патриарх Феофан, хотя и заявил о правоте Дионисия, не решился один требовать формального пересмотра вопроса "о прилоге: и огнем ". Зато после посвящения Филарета в патриархи, всего через неделю, 2 июля, оба патриарха повелели рассмотреть вновь на соборе дело справщиков. Дионисий давал пространные объяснения и на этот раз одержал победу над противниками. Его мнение признали правым, его самого и его товарищей - невинно страдавшими. Все они были восстановлены в правах и остались при обязанностях справщиков. После формального сношения с Востоком, уже в 1625 г., патриарх Ф. повелел указом замарать во всех требниках прибавку и огнем и никогда не читать ее в молитве.

Положение митрополита Ионы в этом деле не было почетным. В другом деле, возбужденном патриархом Филаретом, Иона был, может быть, в существе более прав, но держал себя столь же мало достойным образом. В 1620 г. два московских священника просили у патриарха Филарета разъяснений по поводу того, что Иона не разрешил им крестить двух поляков, переходивших в православие, а велел, против обычая, только миропомазать их и допустить к св. причастию. Патриарх очень живо отнесся к этому делу, потому что самому ему пришлось участвовать в разрешении вопроса о правилах принятия в православие латинян в очень важную минуту московской истории - при избрании в цари Владислава, когда патриарх Гермоген стремился выяснить способ принятия в лоно церкви будущего царя. Тогда вопрос решен был в том смысле, что Владислав должен быть вновь крещен по православному, и на такой точке зрения утвердился и теперь патриарх Ф. Он призвал митрополита Иону к себе и увидел, что Иона упорствует в своем мнении, считая латинян в числе тех еретиков, которых одно из правил VI вселенского собора повелевает присоединять к православию чрез миропомазание (такое мнение по существу правильно). Основываясь на ином понимании "латинской ереси", как самой злейшей, патриарх счел Иону погрешившим и потому запретил ему совершать литургию, а для суждения о нем созвал собор, сошедшийся в декабре 1620 г. Собор стал на сторону патриарха, усвоил его толкование вопроса и осудил Иону. Боясь ответственности, этот последний не стал упорствовать в своем мнении, но и не желал принести повинную, а пробовал извернуться, говоря, что он не помнит, как было дело, и обращались ли к нему за разрешением подобных вопросов. Однако недостойное поведение митрополита изобличили, и он бил челом собору о прощении, сознаваясь, что впал в грех "простотою, а не умышлением". Собор, постановив перекрещивать не только католиков, но и всех "белорусцев", не строго охранявших чистоту православия, простил Иону и снял с него духовное запрещение. Однако через несколько месяцев возникло против Ионы новое обвинение в том, что он без вины сослал в монастырь вологодского архиепископа Нектария, и тогда окончательно компрометированный Иона был вынужден удалиться с митрополии на покой в Спасо-Прилуцкий монастырь.

Так разделался патриарх Ф. с неугодным ему митрополитом и водворил спокойствие и порядок в московской церкви. Круг дел, в который на первых порах вовлечен был патриарх, благодаря ошибкам и злоупотреблениям Ионы, и по удалении этого митрополита продолжал интересовать Филарета. Исправление и печатание богослужебных книг, велось энергично: "при Филарете Никитиче, - говорит митрополит Макарий в своей "Истории русской церкви", - вышло из московской типографии больше книг, нежели сколько было напечатано их во все предшествовавшее время от ее начала". Справщики, с Арсением Глухим и Иваном Наседкою во главе, подобраны были удачно, обладали усердием и правильным взглядом на важность порученного им дела. Но им мешало недостаточное знакомство с греческими текстами, без сличения с коими нельзя было ручаться за правильность исправлений; не пришло еще то время, когда сознали, наконец, необходимость расширить сферу изучаемого для исправлений материала, введя в нее и греческие рукописи. С чрезвычайным вниманием относясь к делу печатания богослужебных книг, патриарх Ф. должен был обратить внимание и на те печатные церковные книги, которые приходили в Московское государство из-за литовского рубежа. До 1627 г. он считал продукты литовского книгопечатания доброкачественными; но когда оказалось, что там печатаются и книги в исповедном отношении неодобрительные (Учительное Евангелие Кирилла Транквиллиона), то патриарх мало-помалу дошел до суровой, обстоятельствами не оправдываемой меры: он приказал везде заменить богослужебные книги литовской печати московскими книгами и запретил обращение литовских книг даже между частными лицами. Одобренная, исправленная и уже отпечатанная в Москве книга западно-русского писателя Лаврентия Зизания не была выпущена в обращение, как кажется, в силу именно этого недоверия ко всему зарубежному, литовскому. С таким же недоверием относился Ф. и к литовским выходцам, принимая их в лоно православной церкви не иначе, как вновь крестя их чрез троекратное погружение.

Рядом с этими заботами оградить московское православие от ущерба со стороны католичества и унии, шли заботы о том, чтобы не дать торжества над православием и лютеранской пропаганде в тех областях, которые по Столбовскому договору 1617 г. отошли к Швеции. Новгородскому митрополиту приказано было иметь духовное попечение о православном населении отторгнутых земель, и указаны были пути для сношений с этою частию его паствы. В то же время путем дипломатического предстательства московское правительство пыталось остановить попытки шведов к распространению лютеранского учения между православным населением финского побережья. С другой стороны успехи русской колонизации в Сибири вызывали со стороны патриарха попечения о новых областях и о новой пастве. Была учреждена Тобольская епархия и послан в нее архиепископ Киприан, который деятельно трудился над устройством церквей и монастырей и установлением порядка и благочиния среди грубого и дикого еще населения новозанятого края.

Из особенных торжеств церковных, кроме прославления новых святых (Макария Унженского и Авраамия Галицкого), следует упомянуть о принесении в Москву ризы Господней. В начале 1625 г. приехал в Москву посол от персидского шаха Аббаса, грузин Урусамбек, и между прочим поднес патриарху золотой ларец, "ковчег, а в нем великого и славного Христа срачица". Кое-какие сведения об этой драгоценности в Москве имели: знали, что шаху она досталась из Грузии и что в Грузии пользовалась почитанием. Освидетельствовав поднесенный подарок и убедившись, что от срачицы этой верующие получают исцеление, патриарх с собором признал срачицу подлинною ризою Господней, поставил ее в ковчеге в Успенском соборе и установил в честь ее празднование 27 марта.

Обзор жизни и деятельности патриарха Филарета Никитича может привести нас к удивлению пред странною судьбою этого человека. Воспитанный для обычной боярской карьеры, уже достигнув боярского сана, он внезапно надевает монашеский клобук и вместе с тем обращается в политического ссыльного. Внезапный государственный переворот возвращает его к почестям, но не мирским, а церковным, и только для того, чтобы вторично подвергнуть его случайностям плена и позорной неволе. Избыв эту неволю и освободясь от тушинских поляков, Ф. снова попадает в польский плен, после которого становится распорядителем всего Московского государства. Быстрая смена положений, разнообразие обстановки, ряд тяжелых испытаний должны были закалить характер и дать тяжелый, но драгоценный житейский опыт. Этот твердый характер и этот опыт и принес с собою Ф. в Москву в 1619 г. в помощь царствующему сыну. Вся предшествующая деятельность патриарха скорее всего могла приготовить из него сведущего дипломата и ловкого политического дельца. Династические интересы заставили его устремить все силы на управление государственными делами, к которым он был способен и подготовлен. Отсутствие же богословского образования делало его особенно сдержанным и осторожным в делах церковных. В этой сфере он ограничивался заботами об охране правоверия и, думая, что и здесь, как в делах политики, главная опасность грозит из-за литовского рубежа, он с особенною ревностью восставал на все польско-латинское. В остальном же он шел за потребностями минуты и не возвышался над ними. Поэтому политическая сторона в деятельности Филарета виднее и важнее церковной. С 1619 по 1633 г. он был истинным представителем окрепшей его трудами государственной власти и устроителем государственного порядка. В этом, главным образом, историческая заслуга патриарха.

А. Смирнов: "Святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея России", Москва, 1847 (из "Чтений Общества любителей духовного просвещения", 1872-1874. - Макарий митр.: "История русской церкви", тт. X и XI. - С. М. Соловьев: "История России с древнейших времен", т. VПI. - Н. М. Карамзин: "История государства Российского", тт. XI и XII. - "Русский Архив", 1863 г., стр. 348; 1882 г., II, стр. 313. - "Чтения в Московском Обществе истории и древностей Российских", год 3-ий, книга III, стр. 19-40. - "Акты Исторические", собранные Археографическою комиссиею, т. II, №№ 38 и 54. - "Дополнения" к этим Актам, т. II, № 76. - Голиков: "Деяния Петра Великого", издание второе, т. XII. - "Рукопись Филарета, патриарха Московского и всея России", Москва, 1837 (то же в "Сборнике Муханова").

С. П - в.

{Половцов}

Филарет Романов-Юрьев

(Федор Никитич) -патриарх Московский и всея Руси.

Родился около 1554-1555 годов в боярской семье Романовых.

Федор Никитич Романов был двоюродным братом (по материнской линии) царя Федора Иоанновича.

Получил прекрасное для своего времени образование. В Разрядных книгах впервые упоминается под 1585 годом.

С 1586 года начал службу в качестве наместника Нижегородского, а затем и Псковского. Выполнил ряд дипломатических поручений.

Был участником Земского Собора 1598 года, на котором был избран на царство Борис Годунов.

Ясный ум и открытый сердечный нрав сделали Федора Никитича популярным в народе, его прочили в преемники бездетному царю Феодору Иоанновичу. В конце 1600-начале 1601 года Федор Никитич подвергся опале. Борис Годунов, достигнув царской власти и опасаясь, чтобы она не перешла из его рук кому-либо из братьев Романовых, как ближайших родственников царя, нашел предлог разослать их в заточения. Старший брат Федор сослан был в Антониев Сийский монастырь и насильно пострижен в монашество с именем Филарет. В монастыре сначала содержали его под строгим присмотром, не пускали даже в церковь, и к нему никого не допускали. Потом царь Борис смягчился к Филарету, позволил ему ходить в церковь, велел посвятить его в иеромонаха и сделать даже архимандритом Сийского монастыря.

Лжедмитрий I, заняв Московский престол и выдавая себя за истинного сына царя Ивана Грозного (царевича Димитрия), спешил вызволить из заточения и осыпать милостынями своих мнимых родственников, в том числе и братьев Романовых, и предложил архимандриту Филарету сан митрополита на Ростовской кафедре. В это время Ростовскую кафедру занимал митрополит Кирилл (Завидов; † 1619), которому Лжедмитрий I приказал удалиться на покой в Троице-Сергиеву лавру, где он раньше был архимандритом.

В мае 1606 года Филарет хиротонисан во епископа Ростовского с возведением в сан митрополита.

В мае 1606 года был убит Лжедмитрий 1.1 июня 1606 года царем был избран Василий Иванович Шуйский, который отправил в Углич митрополита Филарета за останками царевича Димитрия, чтобы развеять миф о спасшемся царевиче. 3- 6 июня 1606 года святые мощи страстотерпца были обретены нетленными и перенесены в Кремлевский собор во имя Архистратига Михаила.

В июне 1608 года полчища нового самозванца ЛжедмитрияП (он выдавал себя за погибшего в Москве царя ЛжедмитрияГ) подошли к Москве и разместились в селе Тушине, которое он обратил для себя как бы в столицу. Проживая в Тушине и не имея сил овладеть Москвою, тушинский вор и царик, как его называли, посылал свои отряды в разные другие места, чтобы покорять их своей власти. Пастыри Церкви везде убеждали народ сохранять верность присяге, данной законному государю, и немного осталось таких священников, которые бы не пострадали за свою ревность. Когда один из отрядов Яна Петра Сапеги вместе с переяславльскими изменниками приблизился к Ростову (11 октября 1608 года) и жители города бежали в Ярославль, митрополит Ростовский Филарет с немногими усердными воинами и гражданами затворился в соборной церкви и, готовясь к смерти, причастился сам Святых Христовых Тайн и велел священникам исповедать и причастить всех прочих. Двери церковные не выдержали напора врагов, началась резня. Митрополита Филарета схватили, сняли с него святительские одежды и босого, в одной свитке, повели в Тушино, подвергая его на пути разным поруганиям. В Тушине судьба пленника изменилась. ЛжедмитрийП, считая себя сыном царя Ивана Грозного, захотел встретить своего мнимого родственника со знаками уважения, вновь облек его в святительские одежды и даже повелел ему быть "нареченным" патриархом Московским и всея Руси. Оказав столько почестей митрополиту Филарету, самозванец не доверял ему и окружил его стражами, которые наблюдали за каждым его действием.

В это время в России кроме самозванца действовал и другой враг - Польский король Сигизмунд III. В сентябре 1609 года король приступил со своим войском к Смоленску, объявив в своем манифесте, что идет спасти Россию от ее врагов, прекратить в ней междоусобия и кровопролитие, водворить порядок и тишину и что об этом его просили сами русские тайными письмами. В декабре послы Сигизмунда из-под Смоленска приходили в Тушино и между прочим предлагали находившимся здесь москвитянам и нареченному патриарху Филарету, что если они пожелают перейти под власть короля, то король примет их с большой заботливостью, сохранит их веру, права, обычаи церковные и судебные. Филарет и прочие московские люди поверили обещаниям и чрез своих послов, во главе которых находился известный приверженец самозванцев Михаил Салтыков, объявили королю (27 января 1610 года), что желают иметь государем в Москве сына его Владислава, но при условии, если ненарушимо будут сохранены их православная вера, права и вольности народные. Король прислал нареченному патриарху Филарету грамоту (в феврале 1610 года), в которой, соглашаясь дать сына своего, королевича Владислава, государем в Москву, удостоверял, что веры греческого закона не нарушит ни в чем. После бегства Лжедмитрия II в Калугу воинский стан в Тушине (5 марта) был зажжен самими поляками и оставлен всеми, а Филарет, которого поляки взяли было в плен и повели с собою "с великою крепостию", на пути был освобожден русскими ратниками и прибыл в Москву.

Когда по низвержении Василия Ивановича Шуйского (17 июля 1610 года) в Москве начали рассуждать, кого избрать в государи, польский гетман Станислав Жолкевский, стоявший с войском в Можайске, настоятельно требовал, чтобы Москва признала своим царем Владислава, и прислал (31 июля) договор, заключенный Сигизмундом с Михаилом Салтыковым и другими русскими послами, приходившими под Смоленск из Тушина. Первый боярин князь Федор Иванович Мстиславский и другие бояре, представлявшие в это время правительство, действительно согласились избрать Владислава и объявили о том всенародно. Патриарх Гермоген († 1612; память 17 февраля/2 марта, 12/25 мая, 5/18 октября) сильно противился, настаивая, чтобы избран был православный царь из русских, и указывал двух кандидатов - князя Василия Голицына и четырнадцатилетнего Михаила Федоровича Романова, сына митрополита Филарета. Сам митрополит Филарет выезжал на Лобное место и говорил народу: "Не прельщайтесь, мне самому подлинно известно королевское злое умышленье над Московским государством, хочет он им с сыном завладеть и нашу истинную христианскую веру разорить, а свою латинскую утвердить". Но командующий польскими войсками гетман Станислав Жолкевский дал присягу за отсутствовавшего 15-летнего Владислава. Бояре заключили договор с гетманом Жолкевским, приняв за основание те условия, которые поставлены были самим королем под Смоленском с Салтыковым и его товарищами. В сентябре правительство впустило в Москву польские войска. В сентябре 1610 года митрополит Филарет возглавил "великое посольство" под осажденный Смоленск, которое должно было окончательно закрепить статьи августовского договора. В ходе переговоров митрополит Филарет отказался санкционировать условия договора, в результате чего он был арестован и отправлен в апреле 1611 года в Польшу.

С октября 1610 года вся реальная власть сосредоточилась в руках военных руководителей польского гарнизона и группы "тушинских" изменников, перешедших еще в феврале на службу к королю Сигизмунду III.

13 апреля 1611 года митрополит Филарет из-под Смоленска был вывезен в Польшу и там заключен в Мариенбургскую крепость.

21 февраля 1613 года, в Неделю Православия, был избран на царство Михаил Федорович, первый царь из династии Романовых, сын митрополита Филарета.

2 мая он торжественно вошел в Москву и вступил на царский престол. Одной из главных забот царя Михаила Федоровича с самого избрания его на престол было освобождение из плена своего отца, митрополита Филарета. С этой целью еще в 1613 году все представители Русской земли, Земский Собор писали Польскому королю Сигизмунду, предлагая прекратить войну и разменяться пленными. В 1614 году такую же грамоту послали московские бояре в ответ польским и литовским панам, изъявившим согласие начать переговоры. К митрополиту Филарету написал и сам государь и послал к нему игумена Московского Сретенского монастыря Ефрема, который и оставался при нем до конца плена. В 1615 году переговоры действительно начались, но не привели к желанной цели; потом не раз возобновлялись, пока продолжалась война, но также не имели успеха, и только к концу 1618 года (1 декабря) окончились заключением Деулинского перемирия между Россией и Польшей на четырнадцать лет и шесть месяцев. Размен пленных, при котором был освобожден и митрополит Филарет, последовал только 1 июня 1619 года. Таким образом, митрополит Филарет пробыл в плену восемь лет, полтора месяца и два дня. Этот продолжительный плен, соединенный с тяжкими лишениями для владыки Филарета, чрезвычайно возвысил его в глазах всех сынов России: на него смотрели как на мученика, пострадавшего за Отечество и за православную веру.

14 июня 1619 года Москва встречала митрополита Филарета. Столица торжествовала: во всех церквах и монастырях пелись благодарственные молебны со звоном. Царь велел освободить узников из темниц, заложил в Москве церковь во имя пророка Елисея, празднуемого 14 июня.

24 июня 1619 года совершилось поставление митрополита Филарета в патриарха Московского и всея Руси. Торжественное поставление в патриарший сан Филарет принял в Успенском соборе от Иерусалимского патриарха Феофана (прибывшего в Россию ради милостыни) и прочих русских иерархов.

Как отец юного царя и человек государственного ума и политической опытности, он стал первенствующим в направлении государственных дел и придворных отношений. Пользовался большим авторитетом и влиянием. С его именем связаны все государственные и дворцовые события, происходившие в Москве с 1619 по 1633 год. Он был истинным представителем окрепшей его трудами государственной власти и устроителем государственного порядка. По инициативе патриарха Филарета была произведена перепись населения. Это был очень важный шаг, так как подати собирались с народа по старым писцовым книгам несправедливо, отчего, как писал патриарх, "одним теперь легко, а другим тяжело, и всем людям из Московского государства скорбь конечная".

В делах церковных он всячески поддерживал чистоту Православия. С восшествием на патриарший престол Филарета возобновилось исправление богослужебных книг. По его благословению был исправлен и напечатан несколько раз Требник и Служебник, кроме того, Минеи, Октоих, Шестоднев, Псалтирь, Апостол, Часослов, Триодь Цветная и Постная, Евангелие напрестольное и учительное. Патриарх Филарет сознавал, что для исправления книг нужна была подготовка, и прежде всего знание греческого языка. В связи с этим он учредил в Москве греко-латинское училище при Чудовом монастыре и назначил его руководителем греческого иеромонаха Арсения, который и занялся тщательным исправлением книг. При патриархе Филарете было напечатано больше книг, чем вышло за все периоды от начала создания типографии. Книги рассылались в монастыри и храмы по цене, в которую обошлось печатание их, без прибыли, а в Сибирь - бесплатно. По благословению патриарха Филарета были возобновлены и вновь отстроены многие монастыри. Он был милостив к духовенству, щедр для нищей братии, заботился о благолепном праздновании церковных торжеств и порядке в службе. При нем составлен целый устав о трезвонах, за выполнением которого он строго следил.

Устрояя церкви Божий в земле Московской, патриарх Филарет не забывал и далекую Сибирь. Там была учреждена архиепископская кафедра в городе Тобольске. В 1620 году патриарх созвал Собор, на котором был избран на кафедру Тобольского архиепископа архимандрит Новгородского Хутынского монастыря Киприан (Старорусенков; † 1634). Патриарх наказывал ему озаботиться исправлением нравов русских поселенцев Сибири и обращать ко Христу племена инородцев.

При патриархе Филарете возобновились сношения Руси с восточными патриархами и в Москву стали охотно приезжать их представители.

Выдающимся событием для Русской Церкви в патриаршество Филарета было принесение из Персии Ризы Господней и установление празднования ей. В феврале 1625 года прибыли в Москву персидские послы, а в марте, представляясь царю и патриарху, поднесли Филарету золотой ковчег, украшенный камнями и бирюзой, говоря: "Государь, Аббас-шах прислал к тебе, великому святителю, ковчег золот, а в нем Великого и Славного Иисуса Христа срачица". Патриарх принял ковчег с благодарностью. После долгих испытаний о том, действительно ли это Риза Господня, патриарх собрал Собор, после которого торжественно было объявлено синклиту и народу о Ризе Господней, и она положена в "медной каморе", устроенной патриархом Филаретом. В 1626 году по благословению патриарха митрополит Киприан (Старорусенков) написал службу празднику на Положение честной Ризы Господней в Москве.

Патриарх Филарет не был сребролюбив и отличался чувством благодарности, жаловал всех, кто стоял твердо на службе государя в "безгосударное время".

Любил во всем порядок, был расчетлив, нерасточителен, скромен и прост в своих издержках - менял верх на шубе, отдавал старые сапоги в починку, с необыкновенной предосторожностью отдавал чистить и мыть свой единственный белый шелковый вязаный клобук с шитым золотом и серебром херувимом.

Ему постоянно покупали к столу на рынке "хлеб да калачик на 4 или на 3 деньги и на 2 деньги клюквы". Покупка оловянной да деревянной посуды, в свою очередь, свидетельствовала о простоте повседневных потребностей этого святителя.

Патриарх Филарет скончался 1 октября 1633 года. На каменной гробнице патриарха в Успенском соборе была сделана надпись: "1-го октября, в последний час дня, преставися Великаго Государя Царя и Великаго Князя Михаила Феодоровича всея России Самодержца, по плотскому рождению отец, а по духовному чину отец и богомолец, Великий Господин и Государь, Святейший Филарет, Божиею милостию Патриарх Московский и всея России".

Труды:

Грамоты // Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею: в 5 т. - СПб., 1841-1842. - Т. 2, с. 136; т. 3, с. 230, 319-320.

Поучение // Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею: в 5 т. - СПб., 1841-1842. - Т. 4, с. 12.

06 исправлении церковных книг // Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви: в 12 т. - СПб., 1864-1886. - Т. 4, с. 210-212.

Несколько поучительных грамот // Древняя российская вивлиофика, содержащая в себе собрание древностей российских, до истории, географии и генеалогии российских касающихся: в 20 т. - 2-е изд. - М., 1788-1791.

Литература:

Смирнов А. В. Святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея России. - М., 1874, а также // Чтения в Обществе истории и древностей российских. - М., 1874. Богословский М. С. , протоиерей. Московская иерархия. Патриархи. - М., 1895, с. 16-18. Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви: в 12 т. - СПб., 1864-1886. - Т. 11, кн. 1.-с. 1-71.

Соловьев С. М. История России с древнейших времен: в 6 кн. - 3-е изд. - СПб., 1911. - Кн. 2, с. 580 и далее.

Голиков И. И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам. - 2-е изд. - М., 1837-1843. - Т. 12.

Четыркин Ф. В. Жизнеописания святейших патриархов Московских и всея России. - СПб., 1893, с. 30.

Глинский В. В. Россия под скипетром дома Романовых (по случаю 300-летия Романовых) // Исторический вестник. - СПб., 1913, январь. Орлов Ф. Легенда о митрополите Филарете в Варшаве 1614-1914 гг. (по поводу брошюры М. И. Устиновича "Митрополит Филарет и царь Василий Шуйский в плену"). - Петроград, 1915. Его же. Исконно-русское достояние в Варшаве и четвертый раздел (1610-1612) (по поводу сооружения памятника-часовни патриарху Филарету в Варшаве). - СПб., 1912. Эдинг Б. Н. Ростов Великий, Углич. Памятники художественной старины. - М., изд. Кнебель, , с. 20.

Толстой М. В. Древние святыни Ростова Великого. - 2-е изд. - М., 1860.

Снессорева С. И. Земная жизнь Пресвятой Богородицы. - 3-е изд. - СПб., 1909, с. 211. Карамзин Н. М. История государства Российского: в 3 кн. из 12 т. - 3-е изд. - СПб., 1842-1843. - Т. 11,12.

Булгаков С. В. Настольная книга для священно-церковнослужителей. - Киев, 1913, с. 1405, 1418.

Денисов Л. И. Православные монастыри Российской империи: полный список всех 1105 ныне действующих в 75 губерниях и областях России. - М., 1908, с. 14, 32, 183, 268, 398, 416, 424, 492, 638, 639, 802, 803. Ратшин А. Полное собрание исторических сведений о всех бывших в древности и ныне существующих монастырях и примечательных церквах в России. - М., 1852, с. 98. Филарет (Гумилевский), архиепископ. Обзор русской духовной литературы: в 2 кн. - 3-е изд. - СПб., 1884, с. 220-221. Летопись церковных событий и гражданских, поясняющих церковные, от Рождества Христова до 1898 года, епископа Арсения. - СПб., 1899, с. 644, 766, 631.

Бекетов П. П. Портреты именитых мужей Российской Церкви с приложением их краткого жизнеописания. - М., 1843, с. 11,12. Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею: в 5 т. - СПб., 1841-1842. - Т. 2, № 38 и 54. Дополнение к Актам историческим, собранным и изданным Археографическою комиссиею: в 12 т. - СПб., 1846-1875. - Т. 2, № 76. Всероссийский календарь // Изд. Сойкина. - Пг., 1917, с. 93-99.

Н. Д[урново]. Девятисотлетие русской иерархии 988-1888. Епархии и архиереи. - М., 1888, с. 11, 24.

Исторический вестник. - СПб., 1884, январь, с. 23; декабрь, с. 810. - 1885, октябрь, с. 116. - 1886, январь, с. 78. - 1887, май, с. 259. - 1888, декабрь, с. 116. - 1889, июль, с. 212. - 1890, октябрь, с. 190. - 1891, январь, с. 214; июль, с. 194. - 1894, июнь, с. 768. - 1896, с. 82. - 1900, январь, с. 319, 323. - 1904, март, с. 1178-1179; май, с. 767-768.

Церковный вестник. - СПб., 1891, № 7, с. 104.

Православный собеседник. - Казань, 1866, январь, с. 37-38; апрель, с. 311-321. - 1867, июнь, с. 84,123. - 1907, март, с. 367. Русская старина. - СПб., 1875, февраль, с. 455; апрель, с. 816, 819. - 1879, апрель, с. 733-734. - 1888, февраль, с. 394. Русский паломник. - 1888, № 35, с. 413-415, 425-426.

1913, № 7, с. 108-109; № 10, с. 153.

1914, № 3, с. 45-47. Скворцов Н., священник. Московский Кремль // Русский архив. - М., 1893. - Кн. 3, с. 12, 24. Из рукописи древлехранилища при Нижегородской семинарии // Русский архив. - М., 1897. - Кн.З, с. 153-154,156. Русский архив. - М., 1901. - Кн. 1, № 2, с. 184,187-189.

1903. - Кн. 1, № 3, с. 419; кн. 2, № 5, с. 92.

1904. - Кн. 1, № 1, с. 107; № 2, с. 287-288.

1910. - Кн. 3, № 11, с. 338. Журнал Московской Патриархии. - М., 1944, № 9, с. 13.

1945, № 6, с. 68; № 10, с. 5. - 1954, № 5, с. 33. - 1957, № 12, с. 36. Полный православный богословский энциклопедический словарь: в 2 т. // Изд. П. П. Сойкина. - СПб., б. г. - Т. 2, с. 2230-2231. Русский биографический словарь: в 25 т. - СПб.; М., 1896-1913. - Т. 21, с. 94-103. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 41 т. - СПб., 1890-1907. - Т. 35 (кн. 70), с. 735-737.

Назаров В. Д. Филарет // Советская историческая энциклопедия. - М., 1974. - Т. 15, с. 76, 77.

Минея май. - М., 1987. - Ч. 2, с. 139. Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви. - М., 1996. - Т. 6, с. 79, 80, 94, 96, 98-102, 111, 126-128, 137, 244, 275-298. Мысли русских патриархов от начала до наших дней. - М., 1999, с. 43-54. Полознев Д. Ф. Русская Православная Церковь в XVII в. // Православная энциклопедия. - Русская Православная Церковь. - М., 2000, с. 81-85.

Солодкин Я. г., Буланин Д. М. Филарет // Словарь книжников и книжности Древней Руси. - СПб., 2004. - Вып. 3. - Ч. 4, с. 161-168.

Большая биографическая энциклопедия . 2009 .

Есть в Кремле чудное здание - Филаретова пристройка к звоннице колокольни Ивана Великого. Изумрудный шатёр, увенчанный золотым крестом, приковывает внимание и надолго врезается в память. Это знаменитый каменных дел мастер Бажен Огурцов по благословению патриарха Филарета завершил ансамбль огромной московской колокольни. Это изящное кремлёвское здание - как памятник третьему русскому патриарху.

А что мы помним про патриарха Филарета? Только одно: он был отцом и фактическим соправителем первого царя из династии Романовых. Сегодня трудно представить себе, что у Святейшего Патриарха может быть сын - правитель державы. Да и в те времена такое было в диковинку: единственный подобный случай в истории Руси. Судьба патриарха Филарета уникальна. Кажется, на такие сюжетные повороты только Дюма был способен, да и то - при помощи ансамбля литературных негров.

Жил да был состоятельный московский боярин Фёдор Никитич. Щеголеватый и остроумный повеса. Обаятельный, остроумный, энергичный. Кстати, он был первым боярином, носившим фамилию Романов. Род-то уже считался именитым, но его отец Никита Романович, носил фамилию Захарьин-Юрьев. И был племянником царицы Анастасии. Той самой любимой жены Ивана Грозного, гибель которой так повлияла на его характер и судьбу. Стоп! Этот факт нужно запомнить. Призрачное родство Фёдора-Филарета Романова с великим государем из рода Рюриковичей сыграет важную роль на выборах царя. Сын племянника жены - седьмая вода на киселе. Но Романовы крепко ухватятся за этот шанс.

Итак, молодой боярин Фёдор Никитич Романов жил в Москве в своё удовольствие. На улице Варварке, которая в ХХ веке много лет - видимо, в назидание боярам Романовым - носила имя Степана Разина. Голландский путешественник Исаак Масса вспоминал про него: «красивый мужчина, очень ласковый ко всем и такой статный, что в Москве вошло в пословицу у портных говорить, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо: «второй Федор Никитич»» А ещё тот голландский шпион пересказал слух о том, что царь Фёдор Иоаннович перед смертью буквально передал скипетр своему тёзке Романову. Слух устойчивый, который, по всей видимости, сами Романовы и распускали.

Когда умер набожный царь Фёдор, последний Рюрикович, Фёдору Романову исполнилось 44 года. Преклонный, даже запредельный возраст по тем временам, но расцвет для политика, если Бог наделил его здоровьем. Он к тому времени стал опытным управленцем, успел повоеводить. Вызывал уважение в дворянской среде приятным обхождением и мягкой твёрдостью. Словом, человек, рождённый властвовать. Это и тревожило Бориса Годунова, нового царя. Он видел в Романовых опасных конкурентов и не без оснований, а Фёдора Никитича невзлюбил со времён Ивана Грозного. Родовитые бояре считали нового самодержца выскочкой, он же не был царём по рождению, не был природным царём. Годунов отвечал им жёстко, показывал, кто в доме хозяин. Фёдор Романов не скрывал властолюбия - и сразу подпал под подозрение. Он-то считал себя выше Годунова! Как-никак, родственник природного царя, и красив, и латыни учён. Но политический опыт Бориса был оружием неотразимым. Годунов приблизился к трону ещё во времена Ивана Грозного, многому научился у первого русского царя. А уж при Фёдоре правил, как всесильный премьер-министр - и не без пользы для государства. Словом, пришлось Фёдору Никитичу несладко.

Blank" rel="fancybox" href="http://www.pravmir.ru/wp-content/uploads/2013/11/bujanov_2.jpg">

Во дни наступления «Тушинского вора», Лжедмитрия Второго, Ростов самозванцу не покорился. Позиция митрополита Филарета была твёрдой. Город предали огню, разграбили, не пощадив даже храмов, а митрополита захватили в плен. Самозванец принял его с почтением, они обменялись подарками. Тушинцы объявили Филарета патриархом Московским. Он должен был рассылать по Руси грамоты, склоняя паству на сторону Лжедмитрия. В этой ситуации Филарет держался дипломатично, осторожно. Вслед за ним в Тушино перебрались некоторые его родственники и союзники. Царя Василия Шуйского Филарет презирал, но и Тушинского вора не считал государем, хотя само присутствие «патриарха Филарета» в Тушине создавало видимость законной власти Лжедмитрия. Патриарх Гермоген - непреклонный противник самозванца - не серчал на Филарета за невольное присвоения патриаршьего достоинства. В своей грамоте патриарх Гермоген писал, что молит Бога о тех, «которые взяты в плен, как и Филарет митрополит и прочие, не своею волею, но нужею». Доброта святого патриарха помогла Филарету сохранить доброе имя после краха Лжедмитрия...

Ему предстояла сложная дипломатическая миссия: митрополит Филарет возглавил большое посольство в Польшу, к королю Сигизмунду. Там он откажется признать сдачу Смоленска - и попадёт под стражу. Девять лет митрополит провёл в плену - правда содержали его, главным образом, в комфортных условиях. Интересов Руси он полякам не продал.

Вот вам парадокс: Михаила Романова избрали царём из уважения к отцу, а сам Филарет ещё долго оставался в польском плену... По тем временам, он был уже глубоким стариком - пережил по возрасту и Ивана Грозного, и Годунова, и, наверное, в Москве немногие верили в возвращение Филарета. Казалось, вот-вот он отдаст Богу душу. Но здоровье у Филарета было отменное. Он так и останется в истории главным долгожителем из Романовых: несмотря на успехи медицины в 19 веке, ни один царь этой династии не дотянет до 75 лет. А Филарет жил не менее 79-ти, а скорее всего - больше 80-ти. За тысячелетнюю история нашей страны ни один правитель (не считая отставников) не дожил даже до 76-ти!

Отец и сын встретились на реке Пресне 1 июня 1619 года. Друг друга они любили странною любовью: ведь до этого летнего дня Михаил и Филарет практически не общались. Исполнили ритуал: поклонились друг другу в ноги, оба заплакали, обнялись и долго молчали, онемев от радости. Случай небывалый: действующий царь обнял отца. Бывает, что сын убивает отца ради шапки Мономаха, а тут при живом отце мальчишка стал царём. Филарет к тому времени уже и ещё не был патриархом: всё, что делалось при дворе Лжедмитрия Второго, разумеется, считалось противозаконным.

Вскоре Филарета избирают патриархом. Михаил вздохнёт облегчённо: теперь можно вполне официально переложить ответственность за страну на плечи отца. Патриарх получил царский титул - великий государь. Все государственные вопросы без исключения решал патриарх. Даже иноземных послов они принимали вдвоём - и, конечно, престарелый отец показал себя куда более энергичным дипломатом, чем царствующий сын. При патриархе действовало правительство, он был в те годы и премьер-министром, и канцлером. Титул «великий государь» вполне соответствовал его положению на Руси и в православном мире. Неспроста историки называют его русским Ришелье. Редкое согласие между отцом и сыном (в истории монархий гораздо чаше встречались раздоры!) обеспечило расцвет симфонии Церкви и государства.

Имел ли он царские амбиции? В Коломенском дворце в 1863 году нашли портрет, где Федор Никитич изображен в царском кафтане с дорогим поясом, отделанным горностаями. В правой руке скипетр, на портрете надпись: «Царь Феодор Никитич». Сверху был написан портрет патриарха Филарета... История этой картина загадочна. То ли Федор Никитич ещё при Годунове тешил самолюбие, то ли уже в годы правления сына хотел хотя бы на картине видеть себя не только патриархом, но и царём.

Властный? Ещё какой! А вот страстишка к роскоши осталась во франтоватой юности. О великом государе Филарете вспоминали, что он менял верх на шубе, отдавал старые сапоги в починку и с необыкновенной предосторожностью отдавал чистить и мыть свой единственный белый шелковый вязаный клобук с шитым золотом и серебром херувимом. Настоящий государственный человек должен с презрением относиться к побрякушкам. Так и Филарет.

Питался просто, соблюдал посты. Ему постоянно покупали к столу на рынке «хлеб да калачик на 4 или на 3 деньги и на 2 деньги клюквы». Покупка оловянной да деревянной посуды, в свою очередь, свидетельствовала о простоте повседневных потребностей этого святителя.

Архиепископ Астраханский Пахомий утверждал: «Филарет был среднего роста, Божественное Писание знал и понимал только от части, был человеком мнительным и наделён такой властью, что сам Царь боялся его. К духовенству был очень милостивым, но больше занимался делами царскими чем Церковью». Волосы, бороду и усы он постригал достаточно коротко, отчего тогдашние сатирики за глаза его называли «мужиком». Между прочим, в книге финансовых расходов на государственные нужды была статья » 8 алтын на подстрижку патриарху волос, бороды и усов»!

Как только Филарет взялся за дело - страна встрепенулась. В 1620 году правительство разослало грамоты, в которых под страхом жёсткого наказания запрещало воеводам и приказным людям брать взятки, а городским и уездным жителям давать их. Своевременная мера! Важной реформой была поземельная перепись, в результате которой подати были распределены справедливее и точнее.

Всячески пытался правитель поддерживать работящих русских людей, их и тогда не хватало. Для этого смело вводил протекционистские меры: налоги на ввозимые товары. Чтобы развивалось собственное производство! А как ещё вылезти из нищеты? Но русское купечество за годы войн обнищало: для больших проектов пришлось приглашать иностранцев. Голландский купец Виниус устроил подле Тулы заводы для литья пушек, ядер и выделывания разных других вещей из железа. Правительство строго следило, чтобы иностранцы не скрывали от русских секретов мастерства. Нравы при этом сохранялись строгие: скажем, за употребление табаку резали носы -совсем как в наше время. При царе Михаиле вызывали из-за границы не одних ратных людей, не одних мастеров и заводчиков: понадобились люди учёные, и в 1639 году вызван был в Москву известный учёный голштинец Адам Олеарий - астроном, географ и геометр. Почти волшебник, загадочный иноземец.

На Спасской башне появились часы с боем. Вспомнилось старое выражение: «Москва - третий Рим». Новые города появлялись в Сибири - почти безлюдные крепости, из которых позже вырастут Красноярск и Якутск. Далеко дошли русские люди!

К специфическим церковным проблемам он не был столь внимателен. А государственные реформы проводил вполне дельные. В первую очередь поднял руку на коррупцию и не без успеха. Купцам раздавались особые привилегии, в том числе разрешение ездить в другие страны при условии торговать еще и казенными товарами, следить за работой таможен и кабаков для пополнения доходов государственной казны. К тому же удалось наладить хлебную торговлю. Русский хлеб закупали шведы, немцы, французы. А значительная часть доходов шла в государственную казну: Филарет умел считать копейку. Эти меры спасли Русь от разорения.

Из польского плена Филарет явился убеждённым врагом Запада. Он видел, как в результате реформации распалось католическое единство в Европе и пресекал в зародыше подобные процессы на Руси. Он отстаивал право перекрещивать католиков в православную веру - это коснулось тысяч славян на западных рубежах империи.

Он приглашал талантливых иноземцев в качестве полезных гастролёров, но не любил, когда чудаки укоренялись на Руси. Иностранцев на русской службе в те времена уже хватало. Филарет потребовал: или переходите в православие или убирайтесь восвояси. Мало кто из немцев обратился в православие, а специалисты были необходимы государству... Тогда патриарх решил переселить их в комфортабельное гетто. Так возникла обширная немецкая слобода - Кокуй, в районе нынешней Бауманской улицы. Пущай там иноверцы и варят своё пиво! От этого уютного городка остался один дом - усадьба голландского лекаря Ван-дер-Гульста. Всего лишь один дом, да и то перестроенный.

Филарет проявил строгость и обуздал главного русского бунтаря-космополита - Ивана Хворостинина. Острослов, мизантроп, скептик, он презирал всё русское. Как часто мы встречаем таких Хворостининых в современной творческой интеллигенции! Такие бывают в каждом поколении: в семье не без Хворостинина. А уж смутное время взбаламутило элиту. Поляки, литовцы, немцы, шведы сновали по Руси, шуровали в Москве. К ним приглядывались. Их обычаи казались заманчивыми. Иноземцы не держали строгих постов, выпивали, курили, носили необычные для русского глаза костюмы. Они больше читали, они ярче развлекались. Некоторые потянулись к ним, стали подражать. Впали, если говорить языком ХХ века, в низкопоклонство перед Западом.

Хворостинин писал: «Московские люди сеют всю землю рожью, а живут все ложью». В Москве «все люд глупый, жити... не с кем...». Он заявлял, что хочет продать свои вотчины и уехать в Литву. Подозревали его и в ересях. За все это Филарет приказал сослать Хворостинина в Кириллов монастырь, держать его безвыходно в келье, давать читать только церковные книги и заставлять молиться. Это было в 1623 году. Хворостинин просидел там девять лет и был отпущен в 1632 году, когда дал обещание и клятву соблюдать уставы греческой церкви и не читать никаких еретических книг. Вроде бы и впрямь перевоспитался. А, может быть, просто постарел.

С годами всё больше внимания уделял патриарх делам церковным.

До последних дней патриарх трудился, вот уж пример деятельной старости. Активизировались связи с Восточными церквами. Денег в казне всё ещё не хватало, но святейшему удалось наладить работу типографии. Исправление и печатание богослужебных книг он считал главной своей задачей. Монастыри и храмы приобретали книги по низкой цене: типография не гналась за прибылью. А на Север и в Сибирь книги посылались бесплатно. Крещение народов Сибири Филарет считал миссией Русской Церкви, именно он учредил Тобольскую епархию.

Да тобою, пресветлым государем, благочестивое ваше царство паки воспрославит и распространит Бог от моря и до моря и от рек до конец Вселенныя, и расточенная во благочестивое твое царство возвратит и соберет воедино, и на первообразное и радостное возведет, воеже быти на Вселенней царю и самодержцу христианскому, и возсияти, яко солнце посреде звезд!

Сентябрь 1633 года принёс в Москву дурные вести из-под Смоленска. Ставленник и друг Филарета, опытный полководец Михаил Борисович Шеин попал в польскую ловушку, не сумел уберечь войско от дезертирства и апатии. Смоленск остался польским. А Русь чудом избежала более чувствительного поражения. За неудачную осаду Смоленска Шеина казнят прилюдно... Будь жив патриарх Филарет, этого не случилось бы. Но он не перенёс первых печальных вестей из-под Смоленска. Не болел. После обедни поговорил с сыном - и занемог. Скончался в тот же день, указав на преемника - будущего патриарха Иоасафа, псковского архиепископа. Филарет понимал, что новый святейший не получит столь обширной власти, и избрал для этой роли человека благочестивого, волевого, но не питавшего политических амбиций. Он оставил ему Церковь преображённую, паству, успокоенную после череды потрясений.

За два последних столетия наши историки до предела мифологизировали роль Романовых в Смутное время. На фоне злодея и неврастеника Бориса Годунова, отпетых негодяев Гришки Отрепьева и Тушинского вора перед нами предстоит доброе патриархальное семейство Романовых.

Романовы-де имели самые большие права на престол, но им чуждо стремление к власти, они далеки от политических интриг. И вот за эту доброту и бескорыстность все правители, начиная с царя Бориса и кончая Тушинским вором, всячески мучают праведное семейство.

Лжедмитрий I Наконец храбрый воевода освобождает Москву от злых иноземцев, и весь народ, начиная с самого воеводы и кончая простым казаком, молит юного ангелоподобного отрока стать царем московским. Надо ли говорить, что тут не обошлось без вмешательства небесных сил. Отрок и его мать долго отказываются, они, мол, никогда и не думали, чтобы Миша мог стать царем. Миф о Романовых нашел отражение даже в пушкинском «Борисе Годунове».

Там дворянин Афанасий Пушкин говорит Рюриковичу Шуйскому:
«Знатнейшие меж нами рода – где?
Где Сицкие князья, где Шестуновы,
Романовы, отечества надежда?»
Шуйский: «Ты прав, Пушкин».

Ну ладно, что князья Сицкие и Шестуновы уже три года, как прощены и исправно служат Борису, поэт мог и не знать, но чтобы Шуйский – потомок Андрея Ярославича и ненавистник выскочек Романовых признал их «знатнейшими меж нами» и «отечества надеждой»? Это уже топорная лесть, граничащая с издевательством над семейством Романовых.

Пушкин писал П.А. Вяземскому сразу после окончания «Годунова»: «Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию – навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!» Лжедмитрий 2 Тушинский вор На самом деле Романовы были до неприличия беспородны. 550 лет Русью правили князья – потомки варяжского князя Рюрика. Власть Рюриковичей наследовалась двумя способами: по горизонтали – старшему в роду, и по вертикали – от отца к сыну. В XV в. окончательно утвердился второй способ наследования. Но всегда наследование шло исключительно по мужской линии.

Князья обычно вступали в брак с княжнами из соседних княжеств, иногда с боярскими дочерьми, были браки с половецкими, а потом и татарскими княжнами. Боярская дочь, став женой Рюриковича, получала титул княгини, но никогда ни при каких обстоятельствах ее родичи не становились князьями и уж подавно не могли претендовать на княжеский престол. То же самое можно сказать о половецких и татарских князьях (ханах).

Семейство Романовых считало своим прародителем Андрея Кобылу – дружинника московского князя Симеона Гордого. Историкам о Кобыле известен лишь один факт, что он вместе с Алексеем Босоволоковым ездил в Тверь за невестой для Симеона. Предполагается, подчеркиваю, предполагается, поскольку неоспоримых доказательств нет, что Кобыла отличался большой плодовитостью. Позже ему приписали 5 сыновей, 14 внуков и 25 правнуков, но никаких достоверных документов на сей счет нет. Не только Романовы, но и десятки известных дворянских фамилий считали Кобылу своим предком. Среди них Бутурлины, Челядины, Пушкины, Свибловы и другие.

Потомки Кобылы – Кошкины (4 поколения), Захарьины (2 поколения) – постоянно были рядом с московскими князьями, но всегда на вторых ролях. Ни громких побед, ни больших опал. Кошкины и Захарьины преуспевали лишь в накоплении богатств. Самым прибыльным промыслом в средние века на Руси была добыча и продажа соли. В начале XV в. Кошкиным удалось стать владельцами самых крупных варниц в Нерехте.

В 1547 г. Романовы (они тогда назывались еще Захарьиными) породнились с родом Ивана Калиты. Царь Иван IV, еще не Грозный, женился на шестнадцатилетней Анастасии, дочери умершего четыре года назад окольничего Романа Захарьевича.

Брак Ивана IV с Анастасией Романовной не представлял ничего экстраординарного в истории России. Подавляющее большинство жен московских князей были дочерьми бояр или даже дворян. Да и у самого Ивана Грозного было семь жен и, соответственно, куча родни по женской линии, начиная с Романовых (Захарьиных) и кончая Нагими.

За тринадцать лет жизни с царем Иваном Анастасия Романовна родила шестерых детей: Анну (родилась 18 августа 1549 г., умерла в августе 1550 г.), Марию (родилась 17 марта 1551 г., умерла в младенчестве), Димитрия (родился 11 октября 1552 г., умер в июне 1553 г.), Иоанна (родился 28 марта 1554 г., убит отцом 19 ноября 1582 г.), Евдокию (родилась 26 февраля 1554 г., умерла в 1558 г.) и будущего царя Федора (родился 11 мая 1557 г., умер 7 января 1598 г.).

Сама Анастасия умерла 7 августа 1560 г. сравнительно молодой, ей было около тридцати лет, что дало повод многим современникам и потомкам предполагать отравление царицы. 18 марта 1584 г. внезапно умирает царь Иван. К этому времени все мужское потомство Захарьиных и Яковлевых или перемерло, или было казнено царем. В живых остался лишь Никита Романович Захарьин и его дети, которых по деду стали называть Романовыми.

Никита Романович оказался самым плодовитым в роду Захарьиных. От двух жен – Варвары Ивановны Ховриной и Евдокии Александровны Горбатой- Шуйской – он имел пятерых сыновей и пятерых дочерей (Федора, Михаила, Александра, Василия, Ивана, Анну, Евфимию, Ульяну, Марфу и Ирину). Из них только Ульяна умерла в младенчестве. В 1565 г. старшая дочь Анна была выдана замуж за князя Ивана Федоровича Троекурова. Рюриковичи Троекуровы вели свой род от ярославских удельных князей. Иван и Анна Троекуровы нажили двоих детей – Бориса и Марину. 6 декабря 1586 г. Анна Никитична умерла, а И.Ф. Троекуров взял новую жену – Вассу Ивановну.

Дочь Евфимию Никита Романович выдал за князя Ивана Васильевича Сицкого. Марфа стала женой Бориса Камбулатовича Черкасского. Он был сыном кабардинского владетеля Камбулата – родного брата Темрюка, отца Марии – второй жены Ивана Грозного. Два сына Камбулата – мурзы Хокяг и Хорошай – приехали на службу в Москву, крестились и получили имена Гавриил и Борис Камбулатовичи. В 1592 г. Борис становится боярином. У Марфы Никитичны и Бориса Камбулатовича было трое детей – Иван, Ирина и Ксения. Иван при царе Михаиле стал боярином, Ирина выдана за боярина Федора Ивановича Шереметева, а Ксения – за Ивана Дмитриевича Колычева.

Младшая дочь Никиты Романовича Ирина вышла замуж за боярина Ивана Ивановича Годунова. Потомства у них не было. Наиболее выдающейся личностью из большой семьи Никиты Романовича стал его старший сын Федор. Он был красив и статен. Он, по-видимому, первым из московской знати стал брить бороду и носить короткую прическу. О щегольстве Федора и умении одеваться иностранные послы говорили, что если московский портной хотел похвалить свою работу заказчику, то он говорил: «Вы теперь одеты как Федор Никитич». В 1586 г. Федор прямо из рынд прыгнул в бояре.

Федор Никитич оказался плодовит: с 1592 по 1599 г. у него родилось шесть детей, но выжили лишь двое – Татьяна и Михаил, а остальные умерли в младенчестве (Борис в 1593 г., Никита в 1593 г., Лев в 1597 г. и Иван в 1599 г.). Позже Татьяна выйдет замуж за князя Ивана Михайловича Катырева- Ростовского, а Михаил, родившийся 12 июля 1596 г., станет царем. Романовы не поддержали Бориса в самые трудные для него дни. Видимо, Романовы участвовали в попытке возведения на престол низложенного царя Симеона Бекбулатовича и в других интригах против Бориса, но никакими достоверными данными на этот счет историки не располагают.

Не было претензий к Романовым и у новоизбранного царя Бориса. Мало того, в сентябре 1598 г. царь Борис пожаловал боярство Александру Никитичу Романову, а также романовской родне Михаилу Петровичу Катыреву- Ростовскому и князю Василию Казы Кардануковичу Черкасскому. Формально Романовым не на что было жаловаться, и мирное сосуществование Романовых и Годуновых длилось до 1600 г.

В конце 1599 г. – начале 1600 г. Борис Годунов тяжело заболел. К осени 1600 г. состояние здоровья царя настолько ухудшилось, что он не мог принимать иностранных послов и даже самостоятельно передвигаться – в церковь его носили на носилках.

Братья Романовы решили, что настал их час, и начали подготовку к перевороту. Из многочисленных романовских вотчин в Москву стали прибывать дворяне и боевые холопы. Несколько сот вооруженных людей сосредоточилось на Варварке в усадьбе Федора Никитича. Среди них был и молодой дворянин Юрий Богданович Отрепьев. Однако спецслужба Бориса не дремала. По приказу царя в ночь на 26 октября 1600 г. несколько сот стрельцов начали штурм усадьбы на Варварке. Десятки сторонников Романовых были убиты при штурме, а многие казнены без суда и следствия.

Обвинение Романовых в организации государственного переворота Годунову было нецелесообразно, поскольку это произвело бы невыгодное для новой династии впечатление как внутри страны, так и за границей. Поэтому Романовым было поставлено в вину колдовство. Братья Никитичи были отданы на суд Боярской думы. Титулованная знать Рюриковичи и Гедеминовичи ненавидели безродных выскочек, как Годуновых, так и Романовых. Надо ли говорить, что сочувствия в думе Романовы не нашли.

Колдовские процессы над знатью в Западной Европе обычно кончались кострами и лишь в единичных случаях плахами и виселицами. Однако Годунов поступил с Романовыми относительно мягко. Федора Никитича Романова постригли в монахи под именем Филарета и послали в Антониев Сийский монастырь. Его жену Ксению Ивановну также постригли под именем Марфы и сослали в один из заонежских погостов. Ее мать сослали в монастырь в Чебоксары. Александра Никитича Романова сослали к Белому морю в Усолье- Луду, Михаила Никитича – в Пермь, Ивана Никитича – в Пелым, Василия Никитича – в Яренск, сестру их с мужем Борисом Черкасским и детьми Федора Никитича, пятилетним Михаилом и его сестрой Татьяной, с их теткой Настасьей Никитичной и с женой Александра Никитича сослали на Белоозеро. Князя Ивана Борисовича Черкасского – на Вятку в Малмыж, князя Ивана Сицкого – в Кожеозерский монастырь, других Сицких, Шастуновых, Репниных и Карповых разослали по разным дальним городам.

Первые слухи о живом царевиче Димитрии появляются одновременно с опалой бояр Романовых. Допустим пока, что это простое совпадение, и подумаем, кто мог быть инициатором этой затеи. Простые крестьяне, задавленные гнетом господ и лишенные права ухода от них, в Юрьев день стали мечтать о царе- освободителе и выдумали воскресение царевича Димитрия? Нет, это слишком хорошая сказка, она вполне подходит для историка-народника XIX в., но не для крестьянина начала XVII в. На Руси с IX по XVI в. и слыхом не слыхивали о самозванцах. И приписывать самозванческую интригу неграмотным крестьянам просто смешно.

А теперь обратимся на Запад. Молодой португальский король Себастьян Сокровенный отправился в 1578 г. завоевывать Северную Африку и без вести пропал в сражении. Король не успел оставить потомства, зато после его исчезновения в Португалии появилась масса самозванцев Лжесебастьянов. Кстати, папа Климент VIII на полях донесения от 1 ноября 1603 г., извещавшего его о появлении Димитрия, написал: «Португальские штучки». Одновременно в Молдавии прекратилась династия Богданников и тоже появилось немало самозванцев. То, что для Руси было в диковинку, в Европе давно стало нормой.

Мы можем только гадать об имени сценариста Великой смуты, но достоверно можно сказать, что это был не крестьянин или посадский человек, а интеллектуал XVII в. Он мог быть боярином или дворянином, исполнявшим роль советника при большом боярине, а скорее всего это было лицо духовное. В любом случае это был москвич, близкий ко двору и хорошо знавший тайные механизмы власти. Можно предположить, что через иностранцев и чиновников Посольского приказа сей «интеллектуал» знал о событиях в Португалии и Молдавии.

Заметим, что слух в конце 1600 г. – начале 1601 г. ходил не по низам, а по верхам. О нем уже знали иностранцы, но ничего не знали в провинциальных городках, не говоря уже о селах. Таким образом, пропаганда велась крайне грамотно. Синхронно пошел и «девятый вал» дезинформации о Борисе Годунове, что тот-де всех поизвел, кого мог – поубивал, а царя Симеона колдовством зрения лишил. Столь же синхронно появились различные байки о хороших боярах Романовых, «сродниках» царя Федора. Не буду утомлять читателя их пересказом, а интересующихся отправлю к исследованиям по средневековой русской литературе и эпосу. Замечу лишь одно, сей народный фольклор касался только Романовых. Нет ни песен, ни сказок про Шуйских, Мстиславских, Оболенских и про другие древние княжеские рода. Неужели нужно пояснять, что режиссер у этого спектакля был один и тот же, как, впрочем, и заказчики. Итак, царь – изверг на троне, хорошие бояре в опале, а где-то скитается восемнадцатилетний сын Ивана Грозного.

Естественно, спасенный Димитрий не мог не явиться, даром, что ли, велась вся кампания. И вот в 1602 г. в Польше объявился долгожданный царевич Димитрий. О личности самозванца спор идет уже 400 лет. Версий на сей счет имеется три: самозванец был настоящим царевичем, самозванец был Юрием Отрепьевым, и самозванец не был ни тем, ни другим. Любопытно, что сторонники последней версии не могут даже предположительно указать на конкретное историческое лицо, ставшее самозванцем. Их аргументы сводятся к критике первых двух версий, после чего методом исключения делается вывод – «откуда следует, что Лжедмитрием был кто-то другой».

Версия же о чудесном спасении царевича очень нравится сентиментальным дамам и мужчинам-образованцам. Этой версии посвящено уже не менее двух десятков душещипательных романов, и нет сомнения, что появятся и новые шедевры. Версии спасения Димитрия одна фантастичнее другой. Некоторым же «историкам» мало традиционной сказки о чудесном спасении, и они идут дальше. Так, Лжедмитрий действительно оказывается царевичем Димитрием, но не сыном Ивана Грозного, а его племянником. Далее следует драматический рассказ, как Соломония Сабурова родила в монастыре сына от Василия III. А вот внук Соломонии и Василия Димитрий и стал самозванцем.

Были и попытки комбинировать первую и вторую версии. В этом варианте в 1602 г. в Польшу, а затем в Италию бежал-де настоящий сын Грозного, но затем он умер на чужбине, а его имя принял Григорий (Юрий Отрепьев). Я умышленно не привожу названий этих «исторических трудов», не желая делать им рекламу. Полемизировать же с ними просто смешно. Любой нормальный человек до самой смерти помнит события, происходившие с ним в возрасте четырех – восьми лет, причем часто запоминает мелкие детали, забытые его взрослыми родственниками. Самозванец же о своей жизни в Угличе рассказывал хуже, чем сын лейтенанта Шмидта Шура Балаганов о восстании на «Очакове». В частности, он утверждал, что убийство в Угличе случилось ночью. О том же, что происходило с ним с 8 до 19 лет, он отделывался общими фразами, что его-де приютили и воспитали какие-то хорошие люди.

Ну, допустим, в Польше он мог опасаться за жизнь своих покровителей, оставшихся в России под властью Годунова. Зато, взойдя на московский трон, его первым желанием стало бы найти этих «благодетелей», показать их народу и примерно наградить. Причем дело тут не в благодарности, доказательство чудесного спасения в Москве было вопросом жизни или смерти Лжедмитрия. Наконец, неопровержимый довод дает медицина – эпилепсия никогда не проходит сама по себе и не лечится даже современными средствами. А Лжедмитрий никогда не страдал припадками эпилепсии, и у него не хватило ума их имитировать.

Практически все серьезные историки приняли вторую версию и отождествляют Лжедмитрия с иноком Григорием, в миру Юрием Богдановичем Отрепьевым. Он происходил из дворянского рода Нелидовых. В 70-х годах XIV века на службу к московскому князю Дмитрию Ивановичу из Польши прибыл шляхтич Владислав Нелидов (Неледзевский). В 1380 г. он участвовал в Куликовской битве. Потомки этого Владислава стали зваться Нелидовыми. Род был в общем-то захудалым. Автору удалось найти в летописях лишь одно упоминание о Нелидовых. В 1472 г. великий князь Иван III послал воеводу князя Федора Пестрого наказать жителей Пермского края «за их неисправление». Одним из отрядов в этом войске и командовал Нелидов. Часть Нелидовых поселилась в Галиче, а часть – в Угличе. Один из представителей рода Нелидовых, Данила Борисович, в 1497 г. получил прозвище Отрепьев. Его потомки и стали носить эту фамилию.

Согласно «Тысячной книге» 1550 г. на царской службе состояли пять Отрепьевых. Из них в Боровске сыновья боярские «Третьяк, да Игнатий, да Иван Ивановы дети Отрепьева, Третьяков сын Замятня». В Переславле- Залесском служил стрелецкий сотник Смирной-Отрепьев. Его сын Богдан тоже дослужился до чина стрелецкого сотника. Но его погубил буйный нрав. Он напился в Немецкой слободе в Москве, где иноземцы свободно торговали вином, и в пьяной драке был зарезан каким-то литовцем. Так Юшка остался сиротой, воспитала его мать.

Едва оперившийся Юрий поступил на службу к Михаилу Никитичу Романову. Выбор Юшки не был случайным – детство он провел в имении дворян Отрепьевых на берегах реки Монзы, притоке Костромы. Рядом, менее чем в десяти верстах, была знаменитая костромская вотчина боярина Федора Никитича – село Домнино. Вскоре Отрепьев поселился в Москве на подворье Романовых на Варварке. Позже патриарх Иов говорил, что Отрепьев «жил у Романовых во дворе и заворовался, спасаясь от смертной казни, постригся в чернецы». «Вор» в те времена было более широким понятием, включавшим в себя и государственную измену. Так против кого «заворовался» Юшка?

Если против своих благодетелей Романовых – так ему нужно было идти не в монастырь, а во дворец к Борису с доносом. Значит, «заворовался» он все-таки против царя. Или он был посвящен в заговор Романовых, или как минимум активно участвовал в бою с царскими стрельцами. В любом случае ему грозила смертная казнь. Борис по конъюнктурным соображениям был снисходителен к боярам, но беспощадно казнил провинившуюся челядь. Спасая свою жизнь, Юшка принял постриг и стал смиренным чернецом Григорием. Некоторое время Григорий скитался по монастырям. Так, известно о его пребывании в суздальском Спасо-Ефимьевом монастыре и монастыре Ивана Предтечи в Галичском уезде.

Через некоторое время чернец Григорий оказывается в привилегированном Чудовом монастыре. Монастырь находился на территории Московского Кремля, и поступление в него обычно сопровождалось крупными денежными вкладами. О приеме Григория просил архимандрита Пафнутия протопоп кремлевского царского Успенского собора [Успенский собор служил местом венчания царей, в соборе хоронили московских митрополитов и патриархов.] Ефимий. Как видим, влиятельные церковные деятели просят за монашка, бегающего из одного монастыря в другой, бывшего государственного преступника.

Первое время Григорий жил в келье своего родственника Григория Елизария Замятни (внука Третьяка Отрепьева). Всего до побега Григорий провел в Чудовом монастыре около года. В келье Замятни он пробыл совсем недолго. Архимандрит Пафнутий вскоре отличил его и перевел в свою келью. По представлению архимандрита Григорий был рукоположен патриархом в дьяконы. Вскоре Иов приближает к себе Григория. В покоях патриарха Отрепьев «сотворил святым» каноны. Григорий даже сопровождал патриарха на заседаниях Боярской думы. Такой фантастический взлет всего за год! И время было не Ивана Грозного или Петра Великого.

При Годунове головокружительные карьеры не делались. И при такой карьере вдруг удариться в бега?! А главное, как двадцатилетний парень без чьей-либо поддержки вдруг объявил себя царевичем? До этого на Руси со времен Рюрика не было ни одного самозванца. Престиж царя был очень высок. Менталитет того времени не мог и мысли такой допустить у простого чернеца.

Наши дореволюционные и советские историки крайне мало интересовались, кто же стоял за спиной Григория. И в этом в значительной мере виноват Пушкин, точнее, не Пушкин, а царская цензура. Как у Александра Сергеевича решается основной вопрос драмы – решение монаха Григория стать самозванцем? Вот сцена «Келья в Чудовом монастыре». Отец Пимен рассказывает чернецу Григорию антигодуновскую версию убийства царевича Дмитрия. И все… Следующая сцена – «Палаты патриарха». Там игумен Чудова монастыря докладывает патриарху о побеге чернеца Григория, назвавшегося царевичем Дмитрием.

Можно ли поверить, что восемнадцатилетний мальчишка, выслушав рассказ Пимена, сам рискнет на такое? И дело совсем не в неизбежности наказания – дыба и раскаленные клещи на допросе, а затем четвертование или кол. Дело в другом – Гришка стал первым в истории России самозванцем. И одному юнцу в одночасье дойти до этого было невозможно. Психология русского феодального общества начала XVII в. не могла этого допустить. Тут нужен изощренный зрелый ум. Так кто же подал идею Гришке? До 1824 г. эту тему никто не поднимал. А Пушкин? Сейчас вряд ли удастся выяснить, знал ли Пушкин что- то, не вошедшее в историю Карамзина, или его озарила гениальная догадка.

Но начнем по порядку. Пушкин приступил к работе над «Борисом Годуновым» в ноябре 1824 г. К концу декабря – началу января он дошел до сцены в Чудовом монастыре и остановился. Пушкинисты утверждают, что он занялся четвертой главой «Онегина». Возможно, это и так, а скорее – не сходились концы с концами у «Годунова». Но в апреле 1825 г. Пушкин возвращается к «Годунову» и одним духом пишет сцены «Келья в Чудовом монастыре» и «Ограда монастырская». Позвольте, возмутится внимательный читатель, какая еще «Ограда монастырская», да нет такой сцены в пьесе. Совершенно верно, нет, но Пушкин ее написал. Сцена короткая, на две страницы, а по времени исполнения на 3–5 минут. Там Гришка беседует со «злым чернецом». И сей «злой чернец» предлагает Гришке стать самозванцем. До Гришки доходит лишь со второго раза, но он соглашается: «Решено! Я Дмитрий, я царевич». Чернец: «Дай мне руку: будешь царь». Обратим внимание на последнюю фразу – это так-то важно говорит простой чернец?! Ох, он совсем не простой, сей «злой чернец». Сцена «Ограда монастырская» имела взрывной характер. Она не только прямо обвиняла духовенство в организации смуты, но поднимала опасный вопрос – кто еще стоял за спиной самозванца. Поэтому Жуковский, готовивший к публикации в 1830 г. первые сцены «Бориса Годунова», не дожидаясь запрета цензуры, сам выкинул сцену «Ограда монастырская». Опубликована эта сцена была лишь в 1833 г. в немецком журнале, издававшемся в Дерпте.

На поиски «злого чернеца» я потратил более 5 лет. Им оказался сам архимандрит Чудова монастыря Пафнутий. Очень странно, что все наши историки прошли мимо ключевой фигуры Смутного времени. А церковные власти сделали все, чтобы вычеркнуть имя «злого инока» Пафнутия из церковной и светской истории. Так, в огромном труде «История русской церкви», написанном митрополитом Макарием, в VI томе, посвященном Смутному времени, о Пафнутии упоминается вскользь всего два раза в двух строчках. Причем последний раз сказано с явной злобой: «…как и когда он умер и где погребен неизвестно».

Мне удалось найти сведения о Пафнутии в житиях святых Никодима, Адриана и Ферапонта Монзенского. Итак, вернемся в 1593 год. Жили-были в Троицком Павло-Обнорском монастыре два приятеля инока Адриан и Пафнутий. Им явился, каждому отдельно, во сне неизвестный инок и повелел основать обитель на берегу лесистой реки Монзы при впадении ее в Кострому, а настоятелем обители должен был стать старец Адриан. Причем явившийся прибавил, что место это будет указано чудом и на нем явится святой. Так и случилось: когда там воздвигли часовню, то в ней получили исцеление два отрока. А отцы их рассказали, что каждому из них явился во сне неизвестный инок и сказал, что сын его будет исцелен в обители старца Адриана. В это время старец Пафнутий был назначен настоятелем Чудова монастыря в Москве.

Создается впечатление, что текст жития подвергся основательной цензуре. Зачем сразу двум старцам «является» один и тот же сон? Понятно, если бы они стали вместе строить на Монзе монастырь, но ведь Пафнутий выбывает из игры. Его кто-то назначает, и неизвестно за что, архимандритом придворного Чудова монастыря в Москве! Видимо, Пафнутию приснился другой куда более чудесный сон, но позже кто-то изъял сей сон из рукописи.

Обратим внимание на географию. Река Обнора, где находился Павло- Обнорский монастырь, и река Монза, где Адриан основал новый монастырь, – правые притоки реки Костромы и расположены почти рядом. Итак, район реки Монзы – это вотчины бояр Романовых, имение дворян Отрепьевых и место иноческого послушания Пафнутия. Уж что-то не верится, что это простое совпадение. Практически невероятно, чтобы бояре Романовы не посещали соседний Павло-Обнорский монастырь. Зато очень странно, что, став царем, туда наведывался Михаил Романов. Видимо, что-то сильно связывало это семейство с монастырем на Обноре.

Нетрудно догадаться, что в Чудов монастырь Пафнутий попал по протекции своих соседей Романовых. 1593–1594 гг. – время тесного альянса Романовых и Годуновых. Кстати, и патриарх Иов благоволил тогда к Романовым. Ведь с 1575 по 1581 г. Иов был архимандритом Новоспасского монастыря, который давно уже существовал под патронатом Романовых и служил их родовой усыпальницей. Только таким способом ничем не прославившемуся иноку захолустного монастыря удалось попасть в Кремль.

Почти сразу после возведения Пафнутия в сан архимандрита к нему в Чудов монастырь явился кузнец Никита. И Пафнутий, «испытав терпение и смирение Никиты посредством различных послушаний», сделал его своим келейником. Осенью 1595 г. послушник Никита был пострижен в монахи под именем Никодима. Запомним это имя, к нему мы позже вернемся. Итак, именно в келье архимандрита Пафнутия долгое время жил чернец Григорий. И вряд ли архимандрит допустил бы, чтобы его воспитанник попал под влияние другого чудовского «злого чернеца».

Возникает естественный вопрос: мог ли Пафнутий действовать один, без сговора со светскими лицами? Ответ очевиден. И это были люди романовского круга. И если братья Никитичи сидели под крепким караулом, то в Москве находилась их многочисленная родня, в том числе по женской линии, их служилые дворяне и прочая клиентура.

Не исключено и участие в заговоре, причем на самой ранней стадии, и поляков. Под большим подозрением оказывается канцлер и великий гетман литовский Лев Сапега. Первый раз он приезжал послом в Москву еще в царствование Федора Иоанновича. Еще тогда он писал гетману Кристофу Радзивиллу, что разные его информаторы сходятся в одном: большая часть думных бояр и воевод стоит за Романова; меньшие чины, особенно стрельцы и чернь, поддерживают Годунова. Второй раз Лев Сапега прибыл в Москву 16 октября 1600 г. и уехал почти через год, в августе 1601 г. Через десять дней после приезда Сапега и другие члены посольства были свидетелями ночного штурма царскими стрельцами романовского подворья. В посольском дневнике, а также в донесении королю Сигизмунду Сапега и его товарищи весьма положительно отзываются о братьях Никитичах, называя их «кровными родственниками умершего великого князя». (Ляхи не признавали царский титул Федора.)

Сапега уехал из Москвы крайне озлобленным на царя Бориса. Позже в Вильне Сапега перед русскими послами, приехавшими на ратификацию, говорил королю Сигизмунду: «Как приехал я в Москву, и мы государских очей не видали шесть недель, а как были на посольстве, то мы после того не видали государских очей 18 недель, потом от думных бояр слыхали мы много слов гордых, все вытягивали они у нас царский титул.

Я им говорил так же, как и теперь говорю, что нам от государя нашего наказа о царском титуле на перемирье нет, а на докончанье наказ королевский был о царском титуле, если бы государь ваш по тем по всем статьям, которые мы дали боярам, согласился». То есть Сапега начал торговаться, мы, мол, признаем Бориса царем, а вы, мол, признайте Сигизмунда шведским королем. На что московские послы резонно отвечали: «Вы говорите, что государь ваш короновался шведскою короною, но великому государю нашему про шведское коронованье государя вашего никакого ведома не бывало… Нам лишь ведомо, что государь ваш Жигимонт король ходил в Швецию и над ним в Шведской земле невзгода приключилась.

Если бы государь ваш короновался шведскою короною, то он прислал бы объявить об этом царскому величеству и сам был бы на Шведском королевстве, а не Арцы-Карло (герцог Карл). Теперь на Шведском королевстве Арцы- Карлус, и Жигимонту королю до Шведского королевства дела нет, и вам о шведском титуле праздных слов говорить и писать нечего».

Это был страшный удар по самолюбию короля и королевского посла. После прибытия Гришки Отрепьева в Польшу Лев Сапега стал одним из наиболее активных его покровителей. Таким образом, есть большая вероятность того, что Сапега стал соучастником заговора Пафнутия и романовской клиентуры. Об этом предположительно писал Д. Лавров: «В это время польским послом в Москве был Лев Сапега, и Отрепьев, состоя при патриархе, мог войти в сношение с ним и убедиться, что в Польше можно найти себе поддержку». [Лавров Д. Святой страстотерпец, благоверный князь угличский царевич Димитрий, московский и всея России чудотворец. Сергиев Посад: Типография Св. – Тр. Сергиевой Лавры, 1912. С. 90.] То же утверждает в 1996 г. и Д. Евдокимов. [Евдокимов Д. Воевода. М.: Армада, 1996. С. 53.]

Наличие треугольника Пафнутий – Романовы – Сапега сразу же снимает все загадки и противоречия в истории самозванческой интриги.

Главным действующим лицом страшной драмы, потрясшей Русское государство, стал не Годунов, якобы доведший страну до кризиса, не бояре, затаившие на него злобу, и тем более не чудовский чернец Григорий, а ляхи. Предположим, что Отрепьев бежал бы не на запад, а на север к шведам или на юг к турецкому султану или персидскому шаху. В любом случае он стал бы лишь мелкой разменной монетой в политической игре правителей означенных стран. В худшем случае Отрепьев был бы выдан Годунову и кончил жизнь в Москве на колу, в лучшем – жил бы припеваючи во дворце или замке под крепким караулом и периодически вытаскивался бы на свет божий, дабы немного пошантажировать московитов.

Именно поляки устроили разорение государства Российского, сопоставимое разве что с нашествием Батыя. В советских учебниках истории все объяснялось просто и ясно. В XIV–XV вв. польско-литовские феодалы захватили западные и юго-западные русские земли, а в 1605 г. устроили интервенцию в Московскую Русь, взяв с собой за компанию шведов. Увы, эта версия годилась лишь для школьников, думавших не столько о Смутном времени, сколько о времени, оставшемся до перемены. Анализа же причин «польско-шведской интервенции» отечественная историография дать не сумела.

Польша в XVI–XVIII вв. не являлась государством в современном понимании этого слова. Это был конгломерат владений польских и литовских магнатов под номинальной властью короля. Власть короля была пожизненной, но нового короля выбирали сами магнаты. Магнаты содержали частные армии и постоянно вели войны между собой, а периодами – с собственным королем и соседними странами.

Увы, я нисколько не преувеличиваю. Вот только два примера. Через 40 лет после описываемых событий восстание Хмельницкого начнется с того, что шляхтич Чаплинский силой отнял у чигиринского сотника любовницу и десять копен сена. Богдан схватился за саблю… и пошло-поехало. А вот более близкий пример. В конце XVI в. семейство князей Вишневецких захватило довольно большие территории вдоль обоих берегов реки Сули в Заднепровье.

В 1590 г. польский сейм признал законными приобретения Вишневецких, но московское правительство часть земель считало своими. Между Польшей и Россией был «вечный» мир, но Вишневецкий плевал равно как на Краков, так и на Москву, продолжая захват спорных земель. Самые крупные инциденты случились на Северщине из-за городков Прилуки и Сиетино. Московское правительство утверждало, что эти городки издавна «тянули» к Чернигову и что «Вишневецкие воровством своим в нашем господарстве в Северской земли Прилуцкое и Сиетино городище освоивают».

В конце концов, в 1603 г. Борис Годунов велел сжечь спорные городки. Люди Вишневецкого оказали сопротивление. С обеих сторон были убитые и раненые. Вооруженные стычки из-за спорных земель могли привести и к более крупному военному столкновению. Именно эта перспектива и привела Отрепьева в Брачин – вотчину Вишневецких. По планам Гришки Вишневецкий должен помочь ему втянуть в военные действия против Московского государства татар и запорожцев.

Царь Борис обещал князю Вишневецкому щедрую награду за выдачу «вора», но получил отказ. Тогда Вишневецкий, опасаясь того, что Борис применит силу, отвез Отрепьева подальше от границы в городок Вишневец.

7 октября 1603 г. Адам Вишневецкий пишет коронному гетману и великому канцлеру Польши Яну Замойскому о появлении царевича Димитрия, и бродяга становится для панов законным претендентом на престол. Для Отрепьева самой трудной частью авантюры было признание его польскими магнатами. Вторая же фаза – сбор частных армий польских магнатов для вторжения в Россию – особой сложности не представляла. Константин Вишневецкий (двоюродный брат Адама Вишневецкого) познакомил Лжедмитрия со своим Как писал С.М. Соловьев, «Мнишек собрал для будущего зятя 1600 человек всякого сброда в польских владениях, но подобных людей было много в степях и украйнах…». [Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. IV. С. 410.] Цитата приведена умышленно, дабы автора не заподозрили в предвзятости.

Первоначально местом сбора частной армии Мнишка был Самбор, но затем ее передислоцировали в окрестности Львова. Естественно, что это «рыцарство» начало грабить львовских обывателей, несколько горожан было убито. В Краков из Львова посыпались жалобы на бесчинства «рыцарства». Но король Сигизмунд вел двойную игру, и пока воинство Мнишка оставалось во Львове, король оставлял без ответа жалобы местного населения на грабежи и насилия. Папский нунций Рангони получил при дворе достоверную информацию о том, что королевский гонец имел инструкцию не спешить с доставкой указа во Львов.

Любопытно, что польские историки оправдывают поход этого сброда на Москву. Тот же Казимир Валишевский писал: «В оправдание Польши надлежит принимать в соображение то обстоятельство, что Московия семнадцатого века считалась здесь страной дикой и, следовательно, открытой для таких предприятий насильственного поселения против воли туземцев; этот исконный обычай сохранился еще в европейских нравах, и частный почин если и не получал более или менее официальной поддержки заинтересованных правительств, всегда пользовался широкой снисходительностью». [Валишевский К. Смутное время. М.: СП «Квадрат», 1993. С. 111.] Таким образом, с польской точки зрения сей поход был лишь экспедицией в страну диких туземцев.

Говоря о событиях в Москве, мы почти упустили из виду главных зачинщиков Смуты – бояр Романовых. К октябрю 1604 г. все Романовы, за исключением Филарета, оказались на свободе. Кто состоял на царской службе, а кто вольготно жил в своих поместьях. В частности, восьмилетний Михаил Федорович жил в селе Клин в вотчине отца. Его опекали тетки – Марфа Никитична, вдова Бориса Камбулатовича Черкасского и вдова Александра Никитича Романова. Вместе с Михаилом жила и его сестра Татьяна. Надо ли говорить, что эта дамская компания тряслась над мальчиком и воспитала из него не рыцаря, а слабовольного и капризного барчука.

Сам же монах Филарет, в миру Федор Никитич Романов, тихо поживал в Антониев-Сийском монастыре. Этот монастырь был основан в 1520 г. преподобным Антонием на реке Сие, притоке Северной Двины, в 90 верстах от города Холмогоры. Это был один из самых богатых северных монастырей России.

В монастыре за Филаретом наблюдал пристав Богдан Воейков, который регулярно слал в Москву отчеты о поведении опального инока. Филарет вел себя довольно тихо, конфликты с приставом Воейковым носили мелкий, чисто бытовой характер. Так, к примеру, Филарет поселил у себя в келье какого-то парнишку. Пристав донес царю. Борис указал: «Малому у него в келье быть не вели, вели с ним жить в келье старцу, в котором бы воровства никакого не чаять».

В итоге из кельи Филарета «малого» вытурили, а вместо него поселили старца Иринарха, чтобы тот приглядывал за ссыльным. Надо ли говорить, что новый сосед-старец не понравился Филарету, и, видимо, от некоторых утех с «малым» пришлось отказаться. Тем не менее вел себя Филарет тихо и богобоязненно. Но вот до Антониев-Сийского монастыря дошли слухи о походе Лжедмитрия на Москву, и смиренный инок Филарет буквально начинает скакать от радости. В начале 1605 г. пристав Воейков шлет несколько доносов в Москву о бесчинствах Филарета и жалобы на игумена монастыря Иону, который смотрит на них сквозь пальцы.

В марте 1605 г. царь Борис делает игумену Ионе строгое внушение: «Писал к нам Богдан Воейков, что рассказывали ему старец Иринарх и старец Леонид: 3 февраля ночью старец Филарет старца Иринарха бранил, с посохом к нему прискакивал, из кельи его выслал вон и в келью ему к себе и за собою ходить никуда не велел. А живет старец Филарет не по монастырскому чину, всегда смеется неведомо чему и говорит про мирское житье, про птиц ловчих и про собак, как он в мире жил, и к старцам жесток, старцы приходят к Воейкову на старца Филарета всегда с жалобою, бранит он их и бить хочет, и говорит им: “Увидите, каков я вперед буду!”».

Обратим внимание на фразу Филарета: «Увидите, каков я вперед буду!» Кем же видит себя смиренный монах – царем или патриархом? Да и откуда такая спесь взялась? Ну, допустим, услышал он об успехах самозванца, так что же из того? Ну, придет Лжедмитрий, какой-нибудь Стенька или Емелька, и станет бояр вешать да топить, не вникая в их свары и обиды. Тут Филарет выдает себя с головой. Он прекрасно знает, что идет на Москву не просто его бывший холоп Юшка, а его «изделие». Другой вопрос, что он недооценивает польское влияние. У его «изделия» теперь совсем другие кукловоды.

20 июня 1605 г. Лжедмитрий I торжественно въезжает в столицу и сразу же призывает найти и вернуть в Москву своих бывших хозяев. В начале июля 1605 г. в Антониев-Сийский монастырь прибыли посланцы самозванца и с торжеством повезли Филарета в Москву.

В Москве Романовы получили щедрые награды. Скромный инок Филарет возведен в сан ростовского митрополита, а прежний ростовский митрополит Кирилл Завидов был без объяснения причин попросту согнан с кафедры. Причем нет никаких сведений, что Кирилл мог чем-то прогневать самозванца. За что же такая милость простому монаху? За то, что он с начала 1605 г. перестал вообще ходить на службы? Неужто за познания в ловчих птицах и собаках?

Димитрий дал третий по значимости чин в церковной иерархии Филарету. Сделать монаха сразу патриархом было бы слишком, да и на том месте уже сидел послушный Игнатий. А крутицким митрополитом стал, как мы уже знаем, старый знакомый Гришки Пафнутий.

Младший брат Филарета, Иван Никитич Романов, получил боярство. Не был обойден и единственный сын Филарета – девятилетний Миша Романов стал стольником. Замечу, что возведение даже двадцатилетнего князя Рюриковича в чин стольника на Руси было событием экстраординарным. Даже тела умерших в ссылке Никитичей по царскому указу были выкопаны, доставлены в Москву и торжественно перезахоронены в Новоспасском монастыре.

Многие наши историки утверждают, что Лжедмитрий пожаловал Романовых как своих родственников, чтобы таким образом подтвердить свою легитимность. Такой взгляд не выдерживает критики. Ну, во-первых, настоящему Димитрию Романовы и родственниками не были. Попробуйте в русском языке найти степень родства Федора Никитича и Димитрия Ивановича! Мало того, именно царь Федор, сын Анастасии Романовой, упрятал Димитрия со всей родней в ссылку в Углич, а бояре Романовы во главе с Федором Никитичем с большим усердием помогали царю. Да и не в этом дело. Зачем самозванцу лишний раз напоминать народу, что есть живые родственники царя Федора, которые за неимением лучшего могут стать претендентами на престол? Увы, на этот вопрос ни один наш историк дать ответа не может.

Мало того. Зачем давать Романовым власть и вотчины? Неужели самозванец так глуп, что думает, что гордый и честолюбивый Федор Никитич станет его верным холопом? А ведь чины и вотчины могли так пригодиться польским и русским сторонникам Лжедмитрия. Вот они бы и стали навсегда преданными холопами царя Димитрия I.

Наконец, чем черт не шутит, ведь Романовы могли и опознать Юшку Отрепьева, который пять лет назад жил у них на подворье. Из всего этого можно сделать лишь один логичный вывод – бояре Романовы были в сговоре с заговорщиками церковными, главой которых был Пафнутий. Теперь Отрепьеву пришлось платить по счетам. Был ли удовлетворен наградами честолюбец Федор Никитич? Конечно, нет, но качать права было рано. Пока Романовы рассматривали полученные чины, вотчины и другие блага как промежуточную ступеньку для дальнейшего подъема вверх. Теперь Федору и Ивану Никитичам казалось, что еще чуть-чуть, и московский трон станет собственностью их семейства.

2 мая 1606 г. в Москву прибывает невеста Димитрия Марина Мнишек. Ее сопровождали послы-шляхи, их оруженосцы и слуги, всего около двух тысяч человек. Свадьба царя и поведение молодых возмутили московских дворян и духовенство.

Ряд историков утверждает, что народ любил царя Димитрия. Начнем с того, что реакция толпы на явление царя или вождя крайне обманчива. Вот, например, какие огромные толпы восторженных людей собирались по ходу путешествия Николая II с семьей по романовским местам в честь трехсотлетия династии. А через четыре года вся страна ликовала, узнав об отречении царя. Предположим, что в 1913 г. в Кострому приехал не православный царь с семейством, а, скажем, персидский шах с гаремом из трехсот красавиц, одетых в абсолютно прозрачную ткань. Так что, народу на пристани собралось бы меньше? В 1799 г. по пути в Париж Бонапарта встречали восторженные толпы, но когда адъютант Жюно обратил внимание на них генерала, тот ответил: «Еще больше народа собралось бы смотреть, как меня повезут на казнь». Московский люд собирался глазеть на забавы нового царя, как на шоу, и соответственно к Димитрию и относился. Не следует забывать, что за несколько месяцев своего правления Лжедмитрий растратил большую часть казны Московского государства, которая собиралась много веков. Надо ли говорить, что большая часть денег, розданных царем своим польским и русским сторонникам, оседала у московского населения – торговцев, шинкарей, девиц из Лоскутного ряда и т. д. Ясно, что поддержка этой части населения вряд ли могла удержать самозванца на престоле.

Сразу после приезда Марины Василий Шуйский организовывает настоящий заговор. Во главе заговора становятся он сам, Василий Васильевич Голицын и Иван Семенович Куракин. К ним присоединяется и крутицкий митрополит Пафнутий. Для сохранения единства, необходимого в таком деле, бояре решили первым делом убить расстригу, «а кто после него будет из них царем, тот не должен никому мстить за прежние досады, но по общему совету управлять Российским царством». К заговорщикам примкнуло несколько десятков московских дворян и купцов.

Готовясь к войне с Турцией, [Все наши историки считают, что Димитрий всерьез собирался воевать с Оттоманской империей. По мнению же автора, это было блефом, предназначенным для польского короля, римского папы, а также для внутреннего потребления.] самозванец выслал на южную границу войско под началом Шереметева. Одновременно в Москву были вызваны новгородские дворяне, расположившиеся лагерем в миле от города. Их численность, по Соловьеву, составляла семнадцать тысяч, по Скрынникову – одна-две тысячи человек. Особого значения это не имеет, поскольку и тысячи ратников хватило бы для государственного переворота. Заговорщикам удалось привлечь новгородцев на свою сторону.

В светлую ночь с 16 на 17 мая 1606 г. бояре-заговорщики впустили в город около тысячи новгородских дворян и боевых холопов. На подворье Шуйских собралось около двухсот вооруженных москвичей, в основном дворян. С подворья они направились на Красную площадь. Около четырех часов утра ударили в колокол на Ильинке, у Ильи Пророка, на Новгородском дворе, и разом заговорили все московские колокола. Толпы народа, вооруженные чем попало, хлынули на Красную площадь. Там уже сидели на конях около двухсот бояр и дворян в полном вооружении.

Махалов Сергей

Фн-2-2

Доклад по истории

Федор Никитич Романов (Патриарх Филарет)

Федор Никитич Романов (1553-1633), в иночестве Филарет, русский политический деятель, патриарх (1619), отец первого царя из династии Романовых - Михаила Федоровича.

В 1586 г. Федор Никитич упоминается, как боярин и наместник нижегородский, в 1590 г. участвует в качестве дворового воеводы в походе на Швецию, после 1593-1594 гг. - наместник псковский и руководитель переговоров с послом императора Рудольфа Варгачем. В 1596 г. воевода правой руки.

После смерти его двоюродного брата царя Федора Иоанновича считался ближайшим законным претендентом на престол. Он подписался под избирательной грамотой Бориса Годунова, но это не спасло его и других Романовых от подозрительного отношения нового царя. В 1601 г., пользуясь ложным доносом, Борис Годунов приказал арестовать всех братьев Романовых, а Федор Никитич был пострижен в монахи с именем Филарета и сослан в Антониев Сийский монастырь. Жена его, постриженная под именем Марфы, сослана в Заонежские погосты, а малолетний сын Михаил и дочь заточены в Белоозере с теткой Анастасьей Никитичной. "Двоюродным братом" Лжедмитрием I Филарет был возведен в сан Ростовского митрополита. В мае 1606 г. участвовал в свержении самозванца. По воцарении Василия Шуйского Филарет был направлен в Углич для открытия мощей царевича Дмитрия.

11 мая 1608 г. он был захвачен тушинцами при взятии Ростова и направлен в Тушинский лагерь, где также "двоюродным братом" Лжедмитрием II "наречен" патриархом, но занимал выжидательную позицию. В мае 1610 г. вернулся в Москву и принял участие в свержении Василия Шуйского в июле этого же года.

Филарет был сторонником избрания на русский престол сына польского короля Сигизмунда III - Владислава и заключенного 17 августа 1610 г. договора с польским гетманом Жолкевским по этому вопросу. В сентябре 1610 г. возглавил "великое посольство" под осажденный Смоленск, которое должно было окончательно закрепить статьи августовского договора. Однако в ходе переговоров Филарет понял, что Сигизмунд III хочет сам стать московским царем и отказался изменять условия договора. Сигизмунд арестовал Филарета с частью посольства, поддерживавшей его, и отправил в апреле 1611 г. в Польшу.

Во время пребывания Филарета в польском плену был созван Земский собор, который, рассмотрев кандидатуры, остановил свой выбор на его 16-летнем сыне Михаиле Федоровиче, провозгласив его в 1613 г. царем.

10 марта 1613 г. в Варшаву было направлено посольство с целью добиться мира с Польшей и освобождения отца царя. Однако король Сигизмунд признавал царем лишь собственного сына, которому присягал в свое время и Михаил Романов. Попытка произвести просто обмен также не увенчалась успехом, так как в московских тюрьмах все поляки были задушены.

В июне 1616 г. новому посольству удалось получить у императора Священной Римской империи в Вене словесное обещание, что он не будет помогать Польше и предложит ей заключить мир. Однако был заключен не мир, а Деулинское перемирие сроком на 14,5 лет. В соответствии с достигнутым соглашением Филарет вернулся на родину. 14 июня 1619 г. царь встретил митрополита в районе Пресни: сын поклонился отцу в ноги, а отец сделал то же самое перед сыном-царем и они долго оставались в таком положении, не имея возможности двигаться и говорить от душивших их радостных слез.

По возвращении Филарет сразу же был поставлен патриархом. Со времени возвращения и до конца жизни Филарет был фактическим правителем страны.

Приняв титул "Великого государя", Филарет тем самым установил двоевластие, поскольку также титуловался царь: правительственные дела решались ими обоими, а иногда Филарет принимал решения единолично, даже без ведома царя.

В качестве правителя Филарет показал себя крутым, властолюбивым и "опальчивым". Он быстро обуздал своеволие людей, приближенных к трону Михаила Федоровича за время его вынужденного нахождения в польском плену. Он руководил дипломатическими сношениями и, между прочим, составил "тайнопись", т.е. шифр для дипломатических бумаг.

Патриаршая деятельность Филарета состояла в энергичной охране чистоты православия, в преследовании за религиозное вольнодумство и т.д. Не редко в своих мерах по охране чистоты православия Филарет, из-за отсутствия у него богословского образования, переходил границы необходимого.

В 1620 г. Филарет возобновил в Москве типографию и широко начал печатать богослужебные книги. При печатании обращалось много внимания на исправление текста, для чего им было привлечено много образованных "справщиков". Заботился Филарет и об открытии церковных школ.

Двор патриарха при Филарете был построен по образцу царского двора. Патриаршие волости были значительно расширены, а царской грамотой от 20 мая 1625 г. светская власть над ними передана непосредственно патриарху, за исключением дел о разбое и "татьбе" (уголовное преступление). Для управления патриаршими волостями были образованы патриаршие приказы: Судный, Церковный, Казенный (ведовший сборами с духовенства) и Дворцовый.

По свидетельству современников патриарх Филарет в молодые годы был видной наружности, хороший наездник и первый щеголь в Москве. Про москвича, умевшего красиво носить костюм, говорили: "Он точно Федор Никитич!". Вынужденный облачиться в рясу и жить под строгим надзором в монастыре, как в тюремном заключении, Филарет сумел сохранить свои разнообразные связи с миром и участвовал в событиях, потрясавших его родину.

Федор Никитич был женат на дочери мелкого костромского дворянина Ивана Шестова Ксении и имел от этого брака пятерых сыновей и дочь. Из шести детей его пережил только один Михаил.